Массовое убийство украинских военнопленных в Еленовке — хладнокровно спланированное военное преступление. Его основная цель — деморализовать украинскую армию и население и принудить политическое руководство Украины к перемирию и переговорам. Неслучайно накануне гибели азовцев прокремлевские телеграм-каналы обнародовали шокирующее видео кастрации и убийства украинского военнопленного.
Но есть еще один вероятный мотив преступления — «бить чужих, чтобы свои боялись». Пока что число пленных, захваченных украинской армией, невелико, поскольку она еще не проводила крупных наступательных операций. Но сейчас возникла потенциальная угроза окружения херсонско-бериславской группировки российских войск на правом берегу Днепра. Если она реализуется, у многих тысяч российских солдат и офицеров будет выбор между пленом и гибелью. Похоже, россияне решили вспомнить богатый опыт Второй мировой войны, когда советское командование поощряло убийства и пытки германских военнопленных, чтобы отбить у красноармейцев охоту сдаваться в плен.
5 января 1942 года Черноморский флот произвел высадку десанта в порту Евпатории. Десантники ворвались в городскую больницу, где в то время располагался немецкий госпиталь. Один из немногих уцелевших десантников А. Корниенко вспоминал: «Мы ворвались в госпиталь… ножами, штыками и прикладами уничтожали немцев, выбрасывали их через окна на улицу…» То же самое творилось в Феодосии и Керчи, захваченных основным десантом. В отместку немцы потом тоже убивали раненых десантников.
Российский историк Всеволод Абрамов пишет о своей встрече с писателем Константином Симоновым: «В ходе нашей встречи Константин Михайлович много рассказал нового о Мехлисе (Лев Мехлис был представителем Ставки Верховного Главнокомандования на Крымском фронте. — Ред.), что я не знал. Оказывается, представитель Ставки в перерывах своей основной работы любил допрашивать пленных немецких офицеров. Чаще всего это были сбитые летчики. Если пленный не был расположен давать показания, то Мехлис вызывал своего адъютанта и фашист расстреливался около дома представителя Ставки. Интересно, что этот факт в какой-то степени фиксировался документально в бумагах представителя Ставки. В архиве Министерства обороны я видел несколько официальных приговоров к смертной казни. При этом преступление пленного немецкого офицера формулировалось как «измена родине». Непонятно только, о какой родине шла речь».
Сам Мехлис с удовлетворением писал сыну о систематических убийствах пленных: «В городе Керчи до 7 тыс. трупов гражданского населения (до детей включительно), расстреляны все извергами фашистами. Кровь стынет от злости и жажды мстить. Фашистов пленных я приказываю кончать. И Фисунов (начальник секретариата и адъютант Мехлиса. — Б. С.) тут орудует хорошо. С особым удовлетворением уничтожает разбойников».
Командующий 11-й германской армией фельдмаршал Эрих Манштейн вспоминал события января 1942-го: «В Феодосии большевики убили наших раненых, находившихся там в госпиталях, часть же из них, лежавших в гипсе, они вытащили на берег моря, облили водой и заморозили на ледяном ветру».
Пленных убивали не только на Крымском, но и на других советских фронтах. Вот донесение политотдела 9-й гвардейской стрелковой бригады от 6 ноября 1942 года: «Командир разведвзвода второго батальона гвардии лейтенант Куранов Михаил Иванович, б/п, выполняя боевое задание с тремя бойцами, захватив в плен 5 гитлеровцев, оказавших упорное сопротивление до последней возможности, приказал расстрелять их. «Не могу смотреть без содрогания на этих зверей, — говорит он, — это они растерзали моих родителей-стариков. Пока в груди моей бьется сердце воина, я буду беспощадно уничтожать этих тварей. Пусть эти уничтоженные мною 5 бандитов будут скромным подарком советскому народу в день 25-й годовщины Великого Октября»».
Таким образом, командование и политорганы Красной Армии не только не осуждали беспричинное убийство пленных, но и популяризировали этот опыт. Бойцы упомянутой 9-й бригады с 27 октября по 6 ноября будто бы «истребили, по предварительным данным, до 900 солдат и офицеров противника, взяли в плен 23 фашиста, значительную часть которых истребили».
30 июня 1941 года в районе села Бронники близ Ровно батальон 35-го пехотного полка 25-й мотопехотной дивизии 1-й танковой группы был контратакован 20-й танковой дивизией полковника М.Е. Катукова из 9-го мехкорпуса генерал-майора К.К. Рокоссовского. Попавшие в окружение и израсходовавшие боеприпасы 180 солдат батальона, в большинстве раненых, были взяты в плен, и 153 из них были убиты, в том числе штыками.
Пантелеймон Пономаренко, будучи членом Военного Совета Северо-Западного фронта, в марте 1942 года докладывал Сталину: «Конечно, сдаваться будут мало, если А) не будем совершенно обращаться с толковыми листовками, Б) если будем расстреливать пленных на виду у немцев (под Холмом перебили группу, шедшую из города к нашим частям с поднятыми руками)».
Случай массового убийства германских пленных описал бывший командующий 11-м армейским корпусом Эрхард Раус: «Это произошло в марте 1943 года под Жиздрой в полосе 2-й германской танковой армии. Когда немецкие войска 19 марта освободили участок фронта, ранее захваченный советскими войсками в результате контратаки, они обнаружили 40 трупов солдат 590-го гренадерского полка 321-й пехотной дивизии с выколотыми глазами и отрезанными ушами, носами и гениталиями». По мнению Рауса, «русские… очевидно, стремились произвести впечатление на немецкие войска и понизить их моральный дух, совершая многочисленные зверства непосредственно против них».
Другой аналогичный случай Раус относит к первому дню Курской битвы, 5 июля 1943 года: «Внезапно ожесточенная контратака русских, поддержанная сорока танками, отбросила наши силы прикрытия из леса на южном фланге и ударила по 320-й пехотной дивизии… В ходе этой контратаки было взято в плен около 150 человек из 320-й пехотной дивизии. Вскоре после этого мы прослушали телефонный разговор между нижестоящим и вышестоящим русскими штабами (вероятно, между полковым и дивизионным штабами), который шел примерно так:
Командир полка: «У меня здесь 150 фрицев. Что мне с ними делать?»
Командир дивизии: «Оставьте нескольких для допроса, а остальных ликвидируйте».
В тот же вечер предполагаемый командир полка доложил о выполнении приказа, заявив, что большинство фрицев были убиты сразу же, а остальные — после того как были допрошены».
Слова Рауса подтверждаются тем, что 320-я пехотная дивизия в период с 4 по 20 июля 1943 года понесла наибольшие потери пропавшими без вести по сравнению с двумя другими дивизиями корпуса Рауса, — 426 человек (в 106-й пехотной дивизии было 44 пропавших без вести, в 198-й пехотной — 17). (Frankson, Anders; Zetterling, Niklas. Kursk 1943. A Statistical Analysis. London: Taylor&Francis, 2000. Table 8.2. Цит. по рукописи, любезно предоставленной мне Никласом Цеттерлингом.)
В Красной Армии расстрел пленных был обычным делом. Например, в журнале боевых действий 7-й минометной бригады 1-го Украинского фронта читаем: «В 08:30 17.1.45 огневые взвода 171 гмп вели бой с противником численностью 5 бронетранспортеров и до 100 чел. пехоты в р-не Седжены Добровно, в результате было захвачено 4 машины с зенитными установками, взято в плен и расстреляно 49 немецких солдат и офицеров».
Чтобы отбить у красноармейцев охоту сдаваться, «Смерш» в 1943 году начал формировать группы, имитирующие сдачу в плен. Подходя вплотную к германским окопам, они забрасывали их гранатами. Подобная практика провоцировала расстрелы немцами сдающихся в плен красноармейцев.
А вот случай, произошедший зимой 1941 года под Москвой и описанный германским военным врачом Генрихом Хаапе в мемуарах, основанных на дневнике. На позицию их батальона вышел германский солдат, ослепленный советской разведгруппой: «Он был артиллеристом — одним из четверых, посланных протянуть телефонный кабель к наблюдательному пункту, расположенному на некотором расстоянии за нашими позициями. «Было очень темно и холодно, и мы совершенно не ожидали встретить никаких русских, — рассказывал он, — вдруг раздалось несколько выстрелов, и все три моих товарища замертво упали на снег. Я побежал назад тем же путем, что мы шли, и угодил прямиком в руки русских. Они крепко схватили меня за руки и за ноги и потащили куда-то… Я пытался звать на помощь, но один из них злобно прошипел мне на ломаном немецком, чтобы я заткнулся … Но я все равно продолжал звать на помощь. И тогда они сказали друг другу что-то и бросили меня на снег. Один из них быстро приблизился ко мне с ножом в руке… Не успел я ничего понять, как увидел вначале ослепительную вспышку, а затем сразу же почувствовал ужасную боль в правом глазу… А затем то же самое произошло и с левым глазом… И больше я уже ничего не видел, только один сплошной мрак… Тот, что обращался ко мне на ломаном немецком, схватил меня за руку и снова зашипел на ухо: «Та-ак… Теперь иди прямо вперед, никуда не сворачивая, и тогда попадешь к своим братьям, таким же немецким собакам, как и ты сам. Передай им, что мы перебьем их всех. А оставшимся в живых вырвем глаза, как тебе, и отправим подыхать в сибирских рудниках. Это будет наш реванш!»»
По словам Хаппе, немцы отомстили за ослепленного солдата: «Они наткнулись, возможно, на тот самый патруль из пятнадцати русских, которые убили троих наших артиллеристов и совершенно бесчеловечным образом лишили зрения четвертого. Шниттгер и его люди, оставшись незамеченными, залегли в засаду под прикрытием заснеженных елей и буквально изрешетили с близкого расстояния всю эту группу из своих автоматов. Уйти от возмездия не удалось ни одному из них». Подобные случаи, несомненно, побуждали противника не брать пленных.
Поощряя расстрелы пленных, командование Красной Армии рассчитывало на то, что немцы будут отвечать тем же. Случаев, когда красноармейцев наказывали за убийство пленных, практически не было. Наказание могло последовать только тогда, когда кто-нибудь из красноармейцев, поторопившись, ликвидировал важного «языка» еще до допроса.
При этом надо подчеркнуть, что эффект от подобной политики провоцирования расправ над пленными был минимальным, если вообще был. Жестокие расправы над немецкими пленными в Феодосии, Керчи и Евпатории в январе 1942 года не помешали немцам взять 170 тысяч пленных при разгроме Крымского фронта в мае 1942 года. А в ходе операции «Цитадель» в июле 1943 года в плен попали более 50 тысяч красноармейцев.
Главным фактором тут был не страх бойцов и командиров Красной Армии быть убитыми или искалеченными в плену и не расчет на то, что там, наоборот, будут кормить и удастся дожить до конца войны, как обещала германская пропаганда. Основную роль играла обстановка на фронте. После того как в июле — августе 1943 года Красная Армия перешла в почти непрерывное наступление, число советских пленных резко уменьшилось. Если в 1941-1942 годах немцы взяли более 5 миллионов пленных, то в 1944-1945 годах — только 170 тысяч. И жестокость в отношении германских пленных была совершенно бессмысленной.
Разумеется, плохое обращение с немецкими пленными было не только следствием политики советского командования. Было известно о неспровоцированной жестокости в отношении красноармейцев в немецком плену. Кроме того, советские пленные, особенно в первый год войны, получали совершенно недостаточное питание, более половины из них умерли от голода и болезней. Подлежали ликвидации военнопленные-евреи, а в первые месяцы войны — также политработники. Столь же высокой в годы войны была смертность от голода и болезней в советских лагерях для военнопленных.
В нынешней же российской-украинской войне страна, подвергшаяся агрессии, старается максимально соблюдать нормы международного гуманитарного права, тогда как страна-агрессор постоянно эти нормы нарушает.
Борис Соколов, 30.07.2022