T.me Объявив о национализации активов компаний Danone и Carlsberg, Путин перешел к новым формам отъема собственности. До сих пор западных инвесторов выдавливали из России, принуждая их к продаже активов за бесценок, теперь их просто грабят. Экономист Владислав Иноземцев считает, что Евросоюз должен сделать так, чтобы новые владельцы не смогли извлекать прибыль из украденных активов, и для этого у него есть все возможности.
В середине июля Владимир Путин специальным указом передал «во временное управление» Росимуществу российские активы двух крупных европейских компаний — французской Danone и датской Carlsberg. Обе объединяло как то, что их присутствие в России было гораздо значительнее, чем у большинства транснациональных компаний (у Danone на Россию приходилось около 5% выручки, у Carlsberg — не менее 10%), так и то, что обе уже нашли покупателей на свои российские активы и почти оформили сделки по их отчуждению. Эта масштабная экспроприация (совокупные инвестиции Danone с момента прихода компании на наш рынок составили около $2 млрд, Carlsberg — более $1 млрд) запустила новый виток процесса, который я еще весной этого года назвал самым масштабным грабежом иностранных инвесторов из всех известных истории.
«Краткое содержание предыдущих серий» я изложил без малого четыре месяца назад. Но тогда Кремль пытался ограничиться выдавливанием инвесторов из страны путем принуждения их к продаже активов «специально обученным людям» за несколько процентов реальной стоимости и начислением издевательского налога на эту мизерную выручку. Такая схема по состоянию на апрель 2023 года помогла «отжать» собственности на $30-34 млрд (или в 30 раз больше, чем правительство заработало на приснопамятных «залоговых аукционах» 1996 года и в пять раз больше, чем транснациональные корпорации потеряли в Венесуэле от действий Чавеса и Мадуро).
И эта схема стала своего рода кремлевским know-how, так как, будучи по своей сути национализацией, подавала сделки как заключенные «добровольно» и тем сводила на нет возможность их оспорить (что собственники делают практически при любой национализации и получают решения, требующие компенсации от соответствующих правительств; вопрос о том, исполняются они или нет, оставим пока за скобками). Однако аппетит к кремлевскому вору приходил во время еды, а захваченные активы были столь нужны для задабривания близкого к трону бизнеса, что переход к нынешним формам отъема собственности был делом времени.
Комментируя произошедшее с Danone и Carlsberg, Владимир Милов недавно отметил, что новая форма национализации может быть связана со стремлением Кремля все же сохранить в России хотя бы часть западного бизнеса. Каким бы парадоксальным ни казалось на первый взгляд такое утверждение, оно выглядит весьма обоснованным: несмотря на то что более тысячи западных компаний объявили о намерении покинуть российский рынок, выполнили обещание далеко не все — и сейчас самое время напомнить колеблющимся, что ценой «сохранения моральных принципов» является потеря всех инвестированных в Россию средств. Россия — не про мораль и не про право. Она про деньги и про силу, и ни про что больше.
До поры до времени Кремль относительно четко разделял экономику и политику, превращая европейский бизнес в свою «пятую колонну», которая помогала смягчать реакцию политиков на действия России. С самого начала путинского правления российская экономика росла в значительной мере на иностранных инвестициях: так были построены целые отрасли типа автомобилестроения и транспортного машиностроения. Сейчас Путин ориентируется на немедленные последствия своих действий, реквизируя неработающие активы в надежде заставить их работать при смене собственника (такая схема грезится ему при перепродаже некоторых предприятий китайцам) или просто отнимая работающие активы для вознаграждения своих лоялистов.
На горизонте трех-пяти лет никакие иностранные инвестиции в Россию все равно не придут, и поэтому сейчас все считается дозволенным. Надеяться на то, что Путин остановится в своем экономическом безумии, так же наивно, как и предполагать возвращение его к цивилизованным методам ведения дел в других сферах, — и поэтому, на мой взгляд, Западу следует задуматься о комплексе ответных мер, по возможности простых в реализации и при этом достаточно эффективных.
Первая приходит на ум сама собой. Если исходить из того, что Кремль намерен сохранить реквизируемые предприятия в рабочем состоянии (а это заметно даже там, где у него явно «кишка тонка», как в случае автомобильных заводов, на которые в последнее время заманиваются китайские компании), первым ответным шагом должно быть создание условий, при которых такое станет невозможным. Следует заметить, что путинские друзья опасаются такого развития событий: именно поэтому предприниматели, намеревающиеся и впредь развивать свой бизнес как международный, не спешат урвать любой актив любыми методами (один из примеров — Леонид Михельсон и его компания «Новатэк», которые не только предложили Shell близкую к рыночной цену за ее доли в сахалинских нефтедобывающих проектах, но и взяли на себя немалые хлопоты по обеспечению конвертации этой суммы и выводу ее за рубеж). Это делает еще более логичным и обоснованным решение о создании механизма введения санкций в отношении компаний и лиц, которые оказываются выгодоприобретателями в случае национализации или выступают ключевыми партнерами новых собственников отнятых у западных инвесторов компаний.
Приведем два примера. Недавно стала известна сумма, которую компания «Авилон» и ее партнеры великодушно заплатили Volkswagen за завод в Калуге (немецкому концерну он обошелся более чем в €570 млн), — €250 млн. Эксплуатировать это предприятие, где машины собирались в основном из узлов и деталей европейского производства, россияне в последнее время не могли, и поэтому сейчас на завод «заходят» китайские партнеры — компания Chery, которая намерена собирать на нем несколько своих моделей. Эта корпорация является одним из самых интернационализированных китайских автопроизводителей, продающим за пределами КНР почти 500 тысяч машин в год; более того, она намерена в наступающем году предложить свой новый электромобиль Omoda 5EV на европейском рынке — в Германии, Испании и Италии, а ее основной дизайнерский центр находится… недалеко от Франкфурта-на-Майне.
На мой взгляд, европейские регуляторы вполне могли бы ввести санкции против этой компании, запретив ей бизнес в Европе и закупку европейских товаров и услуг. Иначе получается совсем смешно: китайцы будут зарабатывать в России сверхприбыли на украденных немецких активах и, получив неоправданные конкурентные преимущества, вытеснять немецкие электромобили с рынка самой Германии. Я не говорю о том, что после того, как европейцам удалось нанести мощный удар по российской автомобильной промышленности, было бы странно бесстрастно наблюдать, как она успешно восстанавливается на украденном оборудовании.
Конечно, не везде схемы выглядят столь простыми. Например, в случае с теми же Danone или Carlsberg очевидно, что компании работают на внутренний рынок и от сбыта за рубежом существенным образом не зависят. Но и тут, как принято сейчас говорить, не все так однозначно. Danone (о чем может не знать возглавивший компанию родственник чеченского эмира) с момента своего прихода в Россию создал новую цепочку поставок заквасок, по сути монополизировав их рынок в стране и создав ситуацию, в которой 80% данного вида сырья поступает от принадлежащей Danone во Франции компании Danisco и датской Chr. Hansen А.S.
C пивоваренным бизнесом дело обстоит еще интереснее: в России в 2022 году резко нарастили сбор хмеля — но он увеличился лишь до 200 тонн при потребности отрасли в 9 тысяч тонн (процент импортозамещения каждый может посчитать сам), а остальной объем пришлось завозить из Чехии и Германии. Ни закваски, ни хмель не запрещены к поставкам в Россию, так как являются пищевыми продуктами, на которые санкции не распространяются. Но почему бы не ввести их в ответ на действия российского правительства по национализации западных активов в кисломолочной и пивной индустрии — и намекнуть тем самым, что без поставок необходимого сырья останется любая отрасль, которую бункерному геополитику может захотеться экспроприировать?
Санкционный ответ на национализацию представляется самым естественным и закономерным. Его могли бы инициировать на уровне ЕС власти тех стран, чьи компании пострадали от реквизиций, — и таким образом санкции стали бы эффективным и самоподдерживающимся процессом (а я не говорю о том, что в данном случае ЕС нес бы минимальные потери, «вырубая» в России отрасли с многомиллиардными оборотами — причем такими, изменение ситуации в которых почувствовали бы десятки миллионов «ни в чем не виноватых» кремлевскоподданных).
Следующим этапом должно, на мой взгляд, стать составление реестра потерь, которые несут европейские компании в России по аналогии с уже запущенным процессом документирования и исчисления ущерба, нанесенного Россией Украине. Сумма остаточной балансовой стоимости активов на начало 2022 года хорошо известна из бухгалтерской отчетности компаний, которая была инкорпорирована в отчетность материнских корпораций, поэтому исчислить ущерб с учетом выплаченных сумм не составит труда. На уровне ЕС можно было бы принять решение о создании компенсационного фонда — и коль скоро недавно страны «Большой семерки» заявили, что санкции с российских активов не будут сняты до тех пор, пока Россия не возместит Украине причиненный ущерб, аналогичное решение можно принять в отношении компаний, активы которых подверглись в России национализации.
Их стоимость вполне может быть покрыта замороженными в европейских юрисдикциях авуарами Банка России и прочих российских компаний с государственным участием. Этот шаг поможет европейским властям оградить себя от давления со стороны своих же предпринимателей: вполне вероятно, что они будут недовольны европейскими решениями по поводу санкций, которые в той или иной мере могли привести к «ответным» действиям российских властей (по крайней мере, именно «в ответ» на действия Германии Путин в начале года национализировал российские активы Fortum и Uniper). Европейские правительства должны однозначно заявить, что реквизиции иностранной собственности в России не являются предметом спора «хозяйствующих субъектов», а получат четкий ответ со стороны ЕС и отдельных стран, в которых зарегистрированы потерявшие свои активы компании.
Принимавшиеся в Европейском союзе с начала полномасштабной российской агрессии против Украины один за другим санкционные «пакеты» в значительной мере обесценили новые санкции: ими начали считаться наказания за несоблюдение прежних санкций (каковые, на мой взгляд, должны были присутствовать в европейских решениях изначально). Однако беспардонные действия Путина по принуждению европейских и американских компаний остаться в России, средством которого является изъятие у них не только неработающих, но даже подготавливаемых к продаже активов, могут и должны породить санкции нового типа, обусловленные уже не самой войной против Украины, а экономическими шагами Кремля, предпринимаемыми на ее фоне. У меня нет сомнений в том, что европейский бизнес может пролоббировать подобные меры, как не сомневаюсь я и в том, что в России они будут замечены существенно быстрее, чем многие из введенных в течение последнего полугода санкционных ограничений.