«Раньше был диалог, почти столь же фундаментальный, как диалог Европы с античностью. Французский писатель и философ Альбер Камю писал Борису Пастернаку, что он не был бы тем, кем он стал, без России XIX века и что с романом «Доктор Живаго» он заново открывает «Россию, которая его взрастила и создала». После «Кровавого воскресенья» января 1905 года, когда полиция обстреляла рабочих, шедших к Зимнему дворцу, французский поэт и драматург Шарль Пеги, чтобы выразить свое сострадание, привел в пример образ античного молящего, повсюду присутствующего у Эсхила и Софокла. В ту эпоху культурная и эмоциональная солидарность все ее питала сердца по всей Европе», — пишет Жорж Нива, французский историк литературы, славист, профессор Женевского университета, в швейцарской газете Le Temps.
«Норвежский парламент только что вручил Нобелевскую премию мира филиппинской журналистке и российскому журналисту Дмитрию Муратову. Руководимое им издание «Новая газета» является почти единственным представителем независимой печатной прессы. Анна Политковская, убитая в Москве 15 лет назад, была одной из его журналистов. Глава администрации президента поздравил Муратова — удивительный эпизод «встречи» власти и оппозиции. Европарламент, со своей стороны, вручил премию Сахарова Алексею Навальному, арестованному в момент его возвращения в Россию после лечения в Германии по поводу отравления, произошедшего в Омске. Здесь «встреча» власти и оппозиции невозможна», — отмечает автор статьи.
«Прошел месяц с тех пор, как независимый информационный телеканал «Дождь», который можно смотреть только на компьютере, но у которого довольно большая аудитория, был объявлен «иностранным агентом». (…) Список иностранных агентов составляет Министерство юстиции и дополняет его каждую пятницу. Два других оппозиционных органа, которые пока терпят, «Новая газета» и радиостанция «Эхо Москвы», заявили о своей солидарности с «Дождем». «Дождь», похоже, мало страдает от этой печально известной метки, но та же мера, применяемая к отдельным лицам, равносильна административному наказанию в виде потери работы», — поясняет эксперт.
«Эта удивительная процедура отличается от советской цензуры Главлита, которая свирепствовала во времена советской власти. Но она родственна тому, что было до 1905 года: она не скрывается, скорее наоборот! Целые страницы, вымаранные в романе «Воскресение» Толстого в 1899 году, были заменены пунктирными линиями. Все видели цензуру. Сегодня, как и во времена «Воскресения», кто хочет что-то узнать за пределами государственного телевидения, все еще может это сделать. Однако весь мир не испытывает такую потребность и чуть ли не отвергает ее. Конечно, можно сказать, что на Западе, в Америке Трампа, в Венгрии Орбана или даже во Франции, широкие слои общественного мнения добровольно ограничивают себя бесконечно повторяемыми ложными утверждениями. Другими словами, стремление к истине уменьшилось повсюду. И вместе с ним чувство сострадания, которое воодушевляло Пеги», — анализирует историк.
«Наконец, по поводу иностранца, чьих агентов пригвоздили к позорному столбу, следует отметить, что Россия очень часто к нему обращалась. Миланские архитекторы Кремля, ученые, приглашенные Петром I, колонисты, тысячами привлекаемые Екатериной, французские эмигранты в армии Александра I, квакеры, спасавшие детей от голода в 1921-1922 годах, американские инженеры для выполнения первого пятилетнего плана… Не говоря о том, что в России по-прежнему гораздо больше разных национальностей, чем в западных странах, то есть понятие «другой» является для нее важной составляющей. И диалог внутри нее самой, и с ее бывшими вырвавшимися из-под опеки субъектами, и с «Западом» остается необходимым — для нас и для нее», — пишет автор.
«Словом, будем надеяться, что тот диалог, о котором говорит Камю, ставший сегодня почти несуществующим или не представляющим большой ценности, когда он становится слишком предвзятым, возобновится. Он нуждается переосмыслении. А главное, «пусть никакие бедствия, укрощающие людей», как говорит Эсхил в своих «Просительницах», окончательно не поставят под угрозу возвращение истинного диалога в доме Европы», — резюмирует Жорж Нива.НОВОСТИ