T.me В год столетия Русской революции незамеченным и неотмеченным остался рубежный этап: 19 октября 1917 года указом Временного правительства в связи с назначением выборов в Учредительное собрание была распущена Государственная дума четвертого созыва (6 октября по ст. ст.) — последняя Дума Российской империи. Ее заседания, правда, прекратились еще до отречения Николая II, но депутаты проводили «частные совещания», частично сохранялся аппарат, так что до рокового Октября последний осколок былой легитимной власти в разложенной революционными пертурбациями стране просуществовал. Его ликвидация потрясений не вызвала, но вскоре Россия погрузилась в хаос: рухнуло Временное правительство, власть на одной шестой части света узурпировали циничные популисты, Учредительное собрание было разогнано, а потом случилось самое страшное — Гражданская война. «Огонек» продолжает серию публикаций, посвященную драматическим событиям вековой давности
Леонид Млечин
Как часто звучит эта формула: история не знает сослагательного наклонения! А почему, собственно? Разве все в мире предопределено? Если вглядываться в прошлое, то очевидны исторические развилки, когда перед нашей страной открывались разные пути.
«Не будь меня в 1917 году в Петербурге,— записывал Лев Троцкий в дневнике,— Октябрьская революция произошла бы — при условии наличности и руководства Ленина. А вот если бы в Петербурге не было ни Ленина, ни меня, не было бы и Октябрьской революции: руководство большевистской партии помешало бы ей совершиться. В этом для меня нет ни малейшего сомнения».
Троцкий — при всем самомнении — не преувеличивал свои заслуги. 25 октября 1917 года большевики взяли власть в столице под руководством председателя Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов Троцкого. Ленин, спасаясь от ареста по обвинению в работе на немецкий генштаб, летом ушел в подполье. Подготовка вооруженного восстания шла без него. В отсутствие Ленина Троцкий оказался в Петрограде на главных ролях. Он методично привлек на свою сторону весь столичный гарнизон.
Заметим главное: если бы в ту пору в Петрограде не было бы ни Ленина, ни Троцкого (скажем, не смогли бы они в военную пору вовремя вернуться из эмиграции) — Октябрьский переворот вовсе бы не произошел. История России пошла бы иным путем.
Разгон парламента как урок
После отречения императора Россия ждала, когда Учредительное собрание определит государственное устройство, сформирует правительство, примет новые законы. Временное правительство потому и называлось временным, что взялось руководить страной только до созыва собрания.
Выборы, основанные на принципе всеобщего, равного, прямого и тайного голосования, в воюющей стране — непростое дело. Но провели их в 1917 году почти безукоризненно. Участвовали 44 партии. Депутатские мандаты получили: 370 эсеров, 175 большевиков, 40 левых эсеров, 16 меньшевиков, 17 кадетов, 2 народных социалиста, 80 представителей национальных партий. Общество проголосовало за социалистические партии, но не за экстремизм — ленинцы получили меньше четверти голосов.
До Октября большевики называли Учредительное собрание «подлинно народным представительством». Первое советское правительство назвали «временным рабочим и крестьянским правительством» — до созыва Учредительного собрания. Но через несколько дней слово «временное» забыли. Большевики взяли власть и не собирались ее отдавать.
После Октябрьского переворота Ленин потребовал:
— Надо отсрочить выборы.
Ему возражали:
— Неудобно. Это будет понято как ликвидация Учредительного собрания, тем более что мы сами обвиняли Временное правительство в оттягивании Учредительного собрания.
— Почему неудобно? — возражал Ленин.— А если Учредительное собрание окажется кадетски-меньшевистски-эсеровским, это будет удобно?
Результаты голосования вывели его из себя:
— Власть уже завоевана нами, а мы между тем поставили себя в такое положение, что вынуждены принимать военные меры, чтоб завоевать ее снова.
Всероссийское Учредительное собрание открылось в Таврическом дворце 5 января 1918 года. Дворец заполнили вооруженные матросы и латышские стрелки, верные большевикам. Это Ленин распорядился:
— Мужик может колебнуться в случае чего, тут нужна пролетарская решимость.
Ленин расположился в правительственной ложе. По описанию одного из соратников, Ленин «волновался и был мертвенно бледен, так бледен, как никогда. От этой совершенно белой бледности лица и шеи его голова казалась еще большей, глаза расширились и горели стальным огнем… Он сел, сжал судорожно руки и стал обводить пылающими, сделавшимися громадными глазами всю залу от края и до края ее».
Ленин быстро убедился, что парламент советскую власть не поддержит. Большевики ушли. Депутаты продолжили работу, считая необходимым как можно скорее принять важнейшие законы. Под утро их заставили разойтись и больше во дворец не пустили.
Нарком по военным и морским делам Павел Дыбенко и его заместитель Федор Раскольников утром пришли к Ленину — рассказать, как разогнали Учредительное собрание. Владимир Ильич «долго и заразительно смеялся».
— Разгон Учредительного собрания,— сказал довольный Ленин,— есть полная и открытая ликвидация формальной демократии во имя революционной диктатуры. Урок будет твердый.
Один из руководителей немецких социал-демократов Отто Браун, потрясенный происшедшим, писал в партийной газете «Форвертс»: советский коммунизм, который Ленин навязал России, располагая всего четвертью мест в парламенте, представляет собой «военную диктатуру, равной которой по жестокости и беспощадности не было даже при позорном режиме царей». А еще недавно немецкие социал-демократы были союзниками и единомышленниками российских!
Демонстрацию в поддержку Учредительного собрания расстреляли. Количество жертв установить так и не удалось… Уничтожив парламент, большевики устранили из политической жизни другие партии — конкурентов и соперников.
«После разгона Учредительного собрания,— вспоминал депутат от партии эсеров Владимир Зензинов,— политическая жизнь в Петрограде замерла — все партии подверглись преследованиям. Партийные газеты были насильственно закрыты, партийные организации вели полулегальное существование, ожидая каждую минуту налета большевиков. Большинство руководителей как социалистических, так и несоциалистических партий жили на нелегальном положении».
В следующий раз свободно избранный парламент соберется в России не скоро. Но как мало людей в ту пору сожалели о разгоне парламента!
Иван Бунин описал уличную сценку.
Люди горячо говорят:
— Наш долг был и есть — довести страну до Учредительного собрания!
Дворник, сидевший у ворот и слышавший эти слова, горестно покачал головой:
— До чего в самом деле довели, сукины дети!..
Ленин точно знал, что ему делать, когда возьмет власть. В отличие от главы Временного правительства Александра Керенского, которому власть свалилась в руки. Тот отказывался подписывать смертные приговоры: как можно распоряжаться чужими жизнями?! А Ленин себе объяснил: без крови власть не сохранить. Он никогда не забывал о врагах. Одна русская революционерка вспоминала, как задолго до революции небольшая группа эмигрантов оказалась в невероятно красивых местах. Все, как завороженные, любовались природой. А занятый своими мыслями Ленин произнес: «А здорово гадят меньшевики!..»
Не наступление Белой армии (она еще не сформировалась), не действия контрреволюции (ее еще не было), не высадка войск Антанты (они сражались против кайзеровской Германии и ее союзников), а собственные представления Ленина о мироустройстве вели его к установлению тоталитарного режима.
Один социал-демократ, слушатель эмигрантской партийной школы во французском городке Лонжюмо, вспоминал, как молодой тогда вождь большевиков предсказывал: в будущей революции меньшевики будут только мешать. После занятия укоризненно заметил Ленину:
— Уж очень вы, Владимир Ильич, свирепо относитесь к меньшевикам.
Все-таки и большевики, и меньшевики входили в одну социал-демократическую партию. Революционеры легко переходили из одного крыла в другое. Разногласия, казалось, касаются лишь тактики и методов.
Ленин, усевшись на велосипед, посоветовал:
— Если схватили меньшевика за горло, так душите.
— А дальше что?
— Прислушайтесь: если дышит, душите, пока не перестанет дышать.
И укатил на велосипеде.
Всех их арестуйте!
Фото: Science Source / NYPL/Science Source / DIOMEDIA
Большевики пришли к власти с обещанием раздавить классового врага. Через десять дней после Октябрьского переворота в «Известиях ЦИК» появилась статья «Террор и Гражданская война». В ней говорилось: «Странны, если не сказать более, требования о прекращении террора, о восстановлении гражданских свобод».
На заседании ЦК Ленин недовольно заметил:
— Большевики часто чересчур добродушны. Мы должны применить силу.
14 ноября Ленин выступал на заседании Петроградского комитета партии:
— Когда нам необходимо арестовывать — мы будем… Когда кричали об арестах, то тверской мужичок пришел и сказал: «всех их арестуйте». Вот это я понимаю. Вот он имеет понимание, что такое диктатура пролетариата.
На третьем съезде Советов Ленин объявил:
— Ни один еще вопрос классовой борьбы не решался в истории иначе как насилием. Насилие, когда оно происходит со стороны трудящихся, эксплуатируемых масс против эксплуататоров,— да, мы за такое насилие!
22 ноября он подписал декрет, который отменял все старые законы и разгонял старый суд. Заодно отменили институт судебных следователей, прокурорского надзора и адвокатуру. Декрет учреждал «рабочие и крестьянские революционные трибуналы». Страна вступила в эпоху беззакония — в прямом и переносном смысле. Ленинцы исходили из того, что правосудие служит государству. Политическая целесообразность важнее норм права. Власть не правосудие осуществляет, а устраняет политических врагов.
Трибуналы руководствовались революционным чутьем и социалистическим правосознанием. Если председатель трибунала считал, что перед ним преступник, значит, так и есть. Соратники и подчиненные Ленина по всей стране охотно ставили к стенке «врагов народа и революции». А сам Ленин писал председателю Петроградского совета Григорию Зиновьеву: «Надо поощрять энергию и массовидность террора против контрреволюционеров, и особенно в Питере, пример коего решает».
Разгон Учредительного собрания,— сказал довольный Ленин,— есть полная и открытая ликвидация формальной демократии во имя революционной диктатуры. Урок будет твердый
После покушения на Ленина провозгласили «красный террор». Нарком внутренних дел Григорий Петровский инструктировал местные органы власти: «Применение массового террора по отношению к буржуазии является пока словами. Надо покончить с расхлябанностью и разгильдяйством. Надо всему этому положить конец. Предписываем всем Советам немедленно произвести арест правых эсеров, представителей крупной буржуазии, офицерства и держать их в качестве заложников». Масштабы террора в Гражданскую войну трудно установить. Своими подвигами все хвастались, но расстрельно-вешательной статистики не вели. Однако же разница между тем, что творилось при белых и при красных, конечно, была — в масштабе террора и в отношении к нему. Белый террор был, скорее, самодеятельностью отдельных военачальников. А советская власть декларировала уничтожение врагов как государственную политику. Вот в чем новаторство большевиков: обезличенное уничтожение целых социальных групп и классов.
В сентябре 1918 года представители дипломатического корпуса заявили протест против красного террора. Ответ наркома по иностранным делам Георгия Чичерина заложил традицию советской дипломатии — соединять откровенное лицемерие с наглой бравадой: «Нота, врученная нам, представляет собою акт грубого вмешательства во внутренние дела России. Во всем капиталистическом мире господствует режим белого террора против рабочего класса. Никакие лицемерные протесты и просьбы не удержат руку, которая будет карать тех, кто поднимает оружие против рабочих и беднейших крестьян России».
Когда начались повальные аресты и хватали известных и уважаемых ученых и общественных деятелей, еще были люди, воззвавшие к Ленину: прекратите произвол! Известная актриса Мария Андреева, много сделавшая для большевиков, ходатайствовала об освобождении заведомо невинных. Ленин откровенно ей объяснил: «Нельзя не арестовывать, для предупреждения заговоров, всей кадетской и околокадетской публики… Преступно не арестовывать».
Вождя анархистов князя Петра Кропоткина поразил разговор с Лениным: «Я понял, что убеждать этого человека в чем бы то ни было совершенно напрасно! Я упрекал его, что он за покушение на него допустил убить две с половиной тысячи невинных людей. Но оказалось, что это не произвело на него никакого впечатления».
Арестовали председателя Всероссийского союза журналистов Михаила Осоргина. Следователь задал ему обычный в те годы вопрос:
— Как вы относитесь к советской власти?
— С удивлением,— признался Осоргин,— буря выродилась в привычный полицейский быт.
В 1918 году приказом Наркомата просвещения закрыли все юридические факультеты. «В бесправной стране права знать не нужно»,— горько констатировал профессор-историк Юрий Готье. Может быть, прав француз Гюстав Флобер, заметивший, что «в каждом революционере прячется жандарм»? Жестокость, ничем не сдерживаемая, широко распространилась в аппарате госбезопасности. Беспощадность оправдывалась и поощрялась с самого верха. За либерализм могли сурово наказать, за излишнее рвение слегка пожурить.
Главный редактор «Правды» и будущий член политбюро Николай Бухарин, считавшийся самым либеральным из большевистских руководителей, писал в 1920 году: «Пролетарское принуждение во всех своих формах, начиная от расстрелов и кончая трудовой повинностью, является, как ни парадоксально это звучит, методом выработки коммунистического человечества из человеческого материала капиталистической эпохи».
Словосочетание «человеческий материал» стоит запомнить. Иначе не понять, почему Ленин, русский интеллигент из просвещенной дворянской семьи, считал возможным сажать и расстреливать людей без суда и следствия. В нем не было чувствительности к ущемлению прав человека, реальной жизни он не видел (из Кремля — на дачу в Горки и обратно, больше нигде не бывал). Он придумал себе оправдание: лишь построение коммунизма приведет к торжеству справедливости и сделает весь народ счастливым. Какое значение имеет жизнь отдельных людей, когда сражаемся за всеобщее благо?
Сомнений в собственной правоте он не допускал. Власть была в его руках, и это единственное, что имело значение…