Андрей Илларионов: Оба собеседника точно знали, что будет война — и знали дату начала войны
В документальном фильме Дмитрия Гордона «Блокада Ленинграда. Страшная правда» есть его разговор с Сергеем Хрущевым, сыном Никиты Хрущева, посвященный последним предвоенным дням. Несмотря на то, что интервью Хрущева Гордону было записано и показано впервые еще в 2008 году, и несмотря на то, что, как минимум, с 2014 года оно находится в открытом доступе, этот разговор тем не менее не привлек к себе того общественного внимания, какого он безусловно заслуживает.
С.Хрущев: Во-первых, война не застала Сталина врасплох…
Но это неправда, что это было неожиданно. Никита Сергеевич рассказывал, как в мае Сталин ему позвонил и сказал: «Съездите в Одессу, посмотрите что там будет. Потому что война будет. Они небось все сидят там по своим крепостям«. Действительно приехал, все там расписано, выгнал, говорит, их в поле.
Никита Сергеевич был в Москве перед началом войны. Говорит: «Несколько дней сижу, ничего не делаю«. Говорю: «Товарищ Сталин, можно я поеду в Киев, война начнется, меня еще в поезде застанет«. Тот говорит: «Поезжайте«. Он приехал в Киев в субботу.
Д.Гордон: Двадцать первого.
С.Хрущев: Да. И уже знал, что будет война. И остался ночевать в ЦК. Поэтому… …не знал, но предполагал. Не знал… Потом перебежал перебежчик…
Самое ценное в этом коротком отрывке – это воспроизведение С.Хрущевым разговора его отца со И.Сталиным о необходимости Н.Хрущеву ехать в Киев. Поскольку Хрущев приехал в Киев в субботу, 21-го июня, то последний день, когда такой разговор мог состояться, это пятница, 20 июня 1941 года.
Итак, в пятницу, 20 июня, между Хрущевым и Сталиным произошел разговор о надвигающейся войне и о необходимости в связи с этим отправления Хрущева в Киев. Кто именно был инициатором поездки – сам ли Хрущев или же это был приказ Сталина – в данном случае не столь существенно.
Что существеннее – это то, что оба собеседника точно знают, что будет война. Приближение войны тогда ощущалось многими, и потому сам по себе такой разговор оказывается хотя и важным, но лишь еще одним из тысяч дополнительных штрихов, совместно создающих общую картину, бесповоротно опровергающую советский пропагандистский миф о якобы внезапности начавшейся войны.
Что однако является наиболее существенным в этом отрывке – это то, что оба собеседника точно знают дату начала войны – 22 июня. Хрущев по сути говорит Сталину: если я задержусь в Москве хотя бы еще на один день, то есть если я уеду не 20-го июня, а 21-го, то тогда приеду в Киев только в воскресенье, 22-го июня, когда начавшаяся война может застать меня еще в поезде. И Сталин не только не возражает, он с этим полностью согласен: «Поезжайте».
То есть для обоих собеседников нет никаких сомнений:
1) ни в том, что война начнется;
2) ни в том, что она начнется 22 июня.
Буквально мгновение спустя после того, как Сергей Хрущев в порыве откровения обнародовал то, что ему когда-то доверительно рассказал отец, Сергей внезапно соображает, что, очевидно, сболтнул лишнее, недопустимое, и потому тут же спешит исправиться: отец «…не знал, но предполагал. Не знал…»
Но слова – не воробьи, они уже вылетели, в соответствии с ними Н.Хрущев уже 20 июня знал, что война начнется и что начнется она послезавтра: «можно я поеду в Киев, война начнется, меня еще в поезде застанет«. Он «уже знал, что будет война«.
Более того, это знание Никитой Хрущевым даты начала войны Сергей тут же подтверждает дополнительным сообщением о последующих необычных действиях отца: «И остался ночевать в ЦК«.
Очевидно, что член Политбюро ЦК ВКП(б), первый секретарь ЦК КП Украины нечасто (если вообще когда-либо до этого) оставался ночевать в здании ЦК КП Украины. Но нестандартность своего поведения заставила Никиту Хрущеву рассказать об этом сыну. И это же неординарное поведение отца легко запомнилось Сергею, так что и десятилетия спустя он сразу же вспомнил об этом.
Как известно, знание Никиты Хрущева, имевшееся у него на 20 июня, о том, что 22 июня начнется война, оказалось точным. Откуда же оно у него взялось?
От советской военной разведки?
Но, в отличие от Сталина, Молотова, Тимошенко, Жукова, Хрущев, кажется, не входил в число тех руководителей СССР, кого обязательно информировали о каждом разведывательном сообщении. В особенности исходящем от таких источников, авторов которых Сталин посылал к соответствующей матери.
Более того, даже к тем же Жукову, Тимошенко, Сталину информация о точных дате и времени запланированного нападения Германии на СССР стала поступать только вечером 21-го июня, через несколько часов после того, как в 13.00 часов того же дня вермахт получил сигнал «Дортмунд», по которому он перешел к последней, уже открытой, фазе подготовки вторжения. Именно тогда, во второй половине дня 21 июня, на советскую сторону перебрались несколько перебежчиков. Об одном из них и вспомнил Сергей Хрущев.
Неизвестно, когда именно Хрущев узнал о перебежчике. Но даже в том случае, если информация от перебежчика стала известной Н.Хрущеву тогда же, когда о ней узнали Жуков и Сталин, то это произошло только вечером 21-го июня, то есть тогда, когда Хрущев был уже в Киеве. Информация от перебежчика в принципе не могла стать ему известной днем 20 июня в Москве, когда он говорил о дате начала предстоящей войны со Сталиным.
Потому что 20 июня еще не было ни одного немецкого перебежчика.
Потому что 20 июня еще не был послан сигнал «Дортмунд».
Потому что самую последнюю отмашку для начала войны Гитлер в этот момент еще не отдал.
Откуда же Хрущев и Сталин 20 июня знали наверняка, что война начнется 22 июня?
Они это знали потому, что на 22 июня была запланирована сталинская агрессия.
Подробный ответ на этот вопрос содержится в книге Марка Солонина «23 июня. День «М»», в особенности в 11 и 12 главах этой выдающейся работы. Не лишая читателей удовольствия знакомства с нею тем, кто с ней еще не знаком (или же освежения памяти тем, кто ее уже читал), воспроизведу здесь лишь сухую выжимку из нее, изложенную авторскими словами.
В ночь с 18 июня на 19 июня 1941 г. (точнее – с 20.25 18-го до 0.30 19-го июня) в Кремле состоялось совещание высшего военно-политического руководства СССР в составе Сталина, Молотова, Маленкова, Тимошенко, Жукова. Именно на нем и именно этой группой лиц было принято окончательное решение о дате советского вторжения в Европу – 22 июня 1941 года.
На следующий день после совещания, 19 июня, приграничные округа Советского Союза были преобразованы во фронты – Прибалтийский, Западный, Юго-Западный, Южный, созданы фронтовые управления, начался их вывод на полевые командные пункты. В войска была направлена директива о приведении войск первого эшелона в боевую готовность, флота – в режим оперативной готовности №2. 19-21 июня появились первые фронтовые сводки, в которых, например, отмечалось, что «за истекшие сутки войска фронта боевых операций не вели«.
На 22 июня были запланированы провокации против советских граждан в стиле Глейвица и Майнилы (одна из обсуждаемых версий – возможная бомбардировка Гродно), которые дали бы предлог обвинить в них Германию, провести собрания общественности, на которых следовало заклеймить провокаторов и оправдать начало собственных крупномасштабных военных действий.
Начало настоящей войны 22 июня не смогло изменить все заранее подготовленные планы, в том числе по реагированию на якобы германские провокации. В два часа дня 22 июня (то есть уже после выступления Молотова по радио с сообщением о нападении Германии на СССР и начале войны) в в/ч 2610 под Белой Церковью был проведен митинг военнослужащих «против наглой провокации германского фашизма» (политдонесения частей 19-й бомбардировочной авиадивизии, ЦАМО, ф. 20075, оп. 1, д. 11, л. 12, документ любезно предоставлен М.Солониным):
«Заслушав информацию заместителя начальника школы по политчасти политрука Маргулиса о наглой провокационной вылазке немецкого фашизма и бомбардировке городов, личный и начальствующий состав отметил эту диверсионную вылазку как провокационные действия с целью втянуть Советский Союз в войну«.
В соответствии с заранее разработанными планами 22 июня в Белостокскую и Львовскую группировки, предназначенные для нанесения сокрушительных ударов по противнику, были направлены наиболее подготовленные военачальники, бывший и действующий начальники Генерального штаба, сталинские любимцы Б.Шапошников и Г.Жуков.
Вечером того же дня в войска была отправлена Директива Наркома обороны Тимошенко №3, в соответствии с которой к 26 июня было приказано взять Сувалки и Люблин, кроме того были обозначены направления последующих ударов – варшавское и краковское:
б) Армиям Северо-Западного фронта, прочно удерживая побережье Балтийского моря, нанести мощный контрудар из района Каунас во фланг и тыл сувалкинской группировке противника, уничтожить ее во взаимодействии с Западным фронтом и к исходу 24.6 овладеть районом Сувалки…
в) Армиям Западного фронта, сдерживая противника на варшавском направлении, нанести мощный контрудар силами не менее двух мехкорпусов и авиации во фланг и тыл сувалкинской группировки противника, уничтожить ее совместно с Северо-Западным фронтом и к исходу 24.6 овладеть районом Сувалки…
г) Армиям Юго-Западного фронта, прочно удерживая границу с Венгрией, концентрическими ударами в общем направлении на Люблин силами 5 и 6А, не менее пяти мехкорпусов и всей авиации фронта, окружить и уничтожить группировку противника, наступающую на фронте Владимир-Волынский, Крыстынополь, к исходу 26.6 овладеть районом Люблин. Прочно обеспечить себя с краковского направления.
По сути это был приказ по осуществлению первого этапа Плана стратегического развертывания ВС СССР (ниже приведена выдержка из версии от 15 мая 1941 года):
Ближайшая задача – разгромить германскую армию восточнее р. Висла и на Краковском направлении, выйти на р.р. Наров, Висла и овладеть районом Катовице, для чего:
а) главный удар силами Юго-Западного фронта нанести в направлении Краков, Катовице, отрезая Германию от ее южных союзников;
б) вспомогательный удар левым крылом Западного фронта нанести в направлении Седлец, Демблин, с целью сковывания Варшавской группировки и содействия Юго-Западному фронту в разгроме Люблинской группировки противника…
Нападение Германии не изменило и заранее принятого решения о дате проведения открытой мобилизации. Она была объявлена не в день начала реальной войны, 22 июня, а только 23 июня – в соответствии с заранее (очевидно, 18 июня) принятым решением.
Можно продолжать и далее.
Читатели, знакомые с фактами из предвоенного периода и начала войны, легко добавят к сказанному десятки и сотни других историй, лишенных, если придерживаться традиционной пропагандистской версии, какой-либо логики, но сразу же получающих естественное объяснение, если признать тщательно скрывавшуюся советским режимом главную тайну этой войны – Сталин не только готовил «освободительный поход в Европу», но и назначил для его оправдания провокации против жителей СССР на 22 июня, а само его начало – на 23 июня 1941 года.
В приоткрытие завесы над этой тайной свой вклад внес и рассказ Сергея Хрущева, поделившегося воспоминаниями своего отца о том, как тот спешил на захватническую войну, начало которой по совершенно фантастическому совпадению было запланировано и гитлеровским и сталинским режимами на один и тот же день – воскресенье 22 июня 1941 года.
Андрей Илларионов