T.me Россияне переживают сейчас кризис идентичности, пытаясь ответить на вопрос, как жить после Бучи. Говоря языком психологии, одна часть россиян формирует негативную Z-идентичность, а другая — демонстрирует признаки диффузной идентичности: они не способны осознать совершаемые от их имени ужас и насилие. Говоря простым языком, часть россиян записалась в бандиты, а часть — потерялась. Рассказывает доцент факультета социальных наук Университета Амстердама Анна Фенько.
Человек — общественное животное. Помимо индивидуального Я, каждый из нас обладает множеством групповых идентичностей, которые актуализируются в зависимости от обстоятельств. Например, о своем гражданстве Евросоюза многие европейцы вспоминают, только когда выбирают соответствующую очередь на паспортном контроле в аэропорту. В остальное время они — французы, немцы, голландцы. До 24 февраля моя этническая идентичность проявлялась в основном в том, что по дороге с работы я иногда заходила в русский магазин за творогом и квашеной капустой. С началом войны моя русскость стала центром не только моего сознания, но и моих социальных взаимодействий. Среди моих студентов есть и русские, и украинцы, и я не могла не затронуть тему войны в аудитории. Многие мои коллеги, друзья и знакомые выражали мне поддержку и уверяли, что их отношение ко мне не изменилось с началом войны. То есть не только для меня, но и для окружающих моя этнокультурная идентичность вышла на первый план.
Идентичность подразумевает лояльность определенному сообществу, которое ты считаешь своим. Эта лояльность не записана в паспорте и не предопределена генетически, она складывается в результате социальных взаимодействий. Например, однажды я наблюдала за игрой в футбол на пикнике, устроенном для преподавателей американского университета. Команды сформировались по расовому признаку: белые против азиатов. За одним исключением: за команду азиатов играл худенький белый подросток. В перерыве он подошел к родителям и заговорил с ними по-русски. Оказалось, что родители, недовольные уровнем преподавания в американских школах, отдали сына в единственную в округе сильную школу, которая оказалась корейской. Мальчик вырос среди корейских детей и считал их своими.
Групповая идентичность может сформироваться удивительно быстро, буквально за пять минут. Это подтверждает эксперимент, проведенный недавно американскими исследователями. Его участников случайным образом делили на две команды, которые играли в простую онлайн-игру: составляли из букв слова. Каждому участнику доставалось определенное количество букв. Если ему не хватало нужной буквы, он мог попросить ее у члена своей команды. Чем больше длинных слов команда придумает за пять минут, тем больше денежный выигрыш, поэтому отдать товарищу свою букву было в интересах участника. Полученный выигрыш делился поровну между всеми членами команды. Можно было просто забрать свою долю, а можно было пожертвовать часть выигрыша в общий котел. Эти пожертвования удваивались и снова делились поровну между участниками. Размер этого фонда служил количественным показателем сформировавшейся за время игры групповой идентичности. Чем больше пожертвования — тем сплоченнее команда.
В результате этого эксперимента выяснилось, что групповая идентичность напрямую зависит от интенсивности взаимодействий между членами команды: чем больше букв они просили у своих товарищей и отдавали им, тем больше они потом жертвовали в общий котел. Исследователей удивило, что сформировавшаяся у игроков идентичность совершенно не зависела от результата игры: количества придуманных слов и заработанных денег. Но это не так уж удивительно, если принять во внимание, как преданно болельщики продолжают поддерживать свою футбольную команду, даже если она годами терпит одно поражение за другим. Их идентичность укрепляет не победа любимой команды, а интенсивное общение с другими болельщиками.
Наши групповые идентичности могут не только быстро формироваться, но так же быстро изменяться, распадаться и конфликтовать. В фильме Андрея Лошака «Разрыв связи» показано, как семейная идентичность, связывающая мать и дочь, брата и сестру, мужа и жену приходит в противоречие с новыми идентичностями — «за Путина» и «за Украину». И тем и другим тяжело переживать разрыв семейных связей. И те и другие мучительно пытаются найти смысл в происходящем с помощью формирования новой идентичности. В результате старые идентичности распадаются и близкие люди начинают обвинять друг друга в предательстве.
Идентичность закрепляется и поддерживается культурными практиками, которые включают в себя ритуалы, такие как национальные праздники и военные парады, и символы, например государственный флаг или военный мундир. Формирование новых идентичностей сопровождается появлением новых ритуалов и символов. Новая идентичность нуждается в демонстрации, отсюда — многочисленные знаки Z и V на одежде, транспорте, общественных зданиях, публичные выражения лояльности, принимающие в том числе совершенно кафкианские формы, вроде выстраивания детей в детском саду буквой Z. Проукраински настроенные русские за границей тоже демонстрируют свою новую идентичность — проводят митинги, собрания, конференции, размещают на своих аватарках украинский флаг и даже ввели новый символ «хороших русских» — бело-сине-белый флаг.
Негативная идентичность: путинские русские
Каждому хочется принадлежать к «хорошему» сообществу, быть «плохим» никому не нравится. Это показал эксперимент с куклами, который еще в 1940-х годах провели американские психологи Кеннет и Мейми Кларк. Они показывали афроамериканским детям от трех до семи лет кукол с разным цветом кожи и предлагали выбрать плохую куклу, хорошую куклу, а также куклу, которая похожа на них. 90 % чернокожих детей считали белых кукол хорошими, а черных — плохими. От трети до половины чернокожих детей идентифицировали себя с белыми куклами. Дети постарше, которые идентифицировали себя с плохими черными куклами, очень расстраивались и иногда убегали из комнаты, где проводился эксперимент, в слезах. Эксперимент Кларков лег в основу судебного решения, отменившего в 1951 году расовую сегрегацию в американских школах.
Что происходит с человеком, который осознает себя принадлежащим к «плохой» группе? Этот процесс был описан в 1950-е годы в исследованиях психолога Эрика Эриксона и получил название кризиса идентичности. Эриксон описывал процесс взросления подростка как переход от семейной идентичности к более зрелой социальной идентичности через поиск себя и своих, обретение самостоятельности и установление горизонтальных связей со сверстниками. В ходе взросления молодые люди пытаются усвоить ценности, социальные роли и самосознание той социальной группы, которую они считают своей. Если эта группа вызывает в обществе страх, ненависть или презрение, то подросток, идентифицируя себя с такой группой, вырабатывает негативную идентичность.
Человек, идентифицирующий себя с «плохими», вырабатывает установки, позволяющие ему, тем не менее, гордиться своей группой. Первая из этих установок — полярное мышление. Мир делится на своих и чужих, сильных и слабых. Вторая установка — это социальное недоверие. Представители других групп рассматриваются как враги, им приписывается ненависть к своей группе. Третья установка — это цинизм, вера в то, что люди в целом эгоистичны, коварны, желают друг другу зла и пытаются извлечь выгоду из чужих слабостей или нажиться на чужой беде.
Взаимосвязь негативной идентичности с этими психологическими установками подтверждена опытным путем. Например, японские исследователи из университета Хиросимы измеряли идентичность подростков с помощью «теста 20 утверждений» — нужно закончить 20 предложений, начинающихся со слова «я». Ответы затем классифицируются на негативные, позитивные и нейтральные. Например, «я хорошо готовлю» или «я умный» — это позитивные утверждения, «я всех ненавижу» или «я неудачник» — негативные, а «я студент» или «я езжу на работу на автобусе» — нейтральные. Исследователи выявили, что подростки, в ответах которых преобладают негативные утверждения о себе, также демонстрируют существенно более высокий уровень полярного мышления, социального недоверия и цинизма, чем подростки с позитивной или нейтральной идентичностью.
Формула негативной идентичности: «Нас ненавидят, но боятся, потому что мы сильные. Вокруг враги, которые мечтают нас уничтожить». Негативная идентичность чаще встречается у подростков из бедных семей и иммигрантских сообществ, среди которых распространено антисоциальное поведение. Неудивительно, что таких обиженных на весь мир подростков с легкостью рекрутируют в свои ряды бандиты.
Это именно та идентичность, которую сейчас формирует путинская пропаганда. Кругом враги, а главный из них — нацистское недогосударство, управляемое марионеточным режимом, за которым стоит могущественный и коварный Запад с ненавистными народу ценностями демократии, либерализма, феминизма и сексуальной свободы. Z-идентичность — это негативная идентичность ресентимента, уязвленного самолюбия, тщательно взлелеянной обиды на тех, кто живет лучше, богаче, свободнее, чем «мы». Отсюда — агрессивное желание разрушить, уничтожить, стереть с лица земли чужой ненавистный мир.
Что может быть страшнее такой бандитской идентичности? Только террористическая. У идентичности бандитов и террористов есть общие черты: и те и другие чувствуют себя ущемленными и стремятся отомстить за реальные или воображаемые обиды или защитить себя от реальной или мнимой угрозы. Однако между террористической и бандитской идентичностью существует принципиальное различие. Террористы верят, что преследуют благородную цель, верят в свое моральное превосходство над окружающими и в справедливость любых действий, направленных на защиту своих ценностей. Бандиты, наоборот, убеждены, что любые «высшие цели» — не что иное, как разводка для дураков, а на самом деле все люди преследуют лишь собственную выгоду. То есть в отличие от бандитов террористы обладают позитивной идентичностью. Еще в 1950-е годы Эриксон писал об опасной комбинации обиды, враждебности к окружающим и веры в собственную праведность, которая способна привести подростка в террористическую организацию. Позитивная идентичность, которую предлагает террористическая идеология, дает человеку нечто большее, чем просто принадлежность к группе. Она придает его действиям смысл, будь то религиозное спасение, как у исламистов, или построение царства божия на земле, как у коммунистов. К счастью, никакой положительной цели у Z-пропаганды пока нет.
Диффузная идентичность: потерянные русские
У тех русских, которые не могут принять негативную Z-идентичность, кризис принимает форму диффузной идентичности. Такая идентичность возникает у человека, который не в состоянии согласовать противоречивые аспекты своей личности и в буквальном смысле не понимает, кто он такой. Это состояние, при котором действия, решения и взгляды человека определяются не стабильными представлениями о себе, а внешними случайными обстоятельствами. Человека „колбасит“, он мечется, не в силах найти себя и своих.
Диффузная идентичность бывает следствием тяжелой психической травмы, такой как смерть близких, непосредственная угроза собственной жизни или пережитое насилие (особенно в детстве и особенно со стороны близких). Война не угрожает физическому существованию большинства россиян, но многими, идентифицирующими себя с русской культурой, она переживается как насилие, совершающееся здесь и сейчас над всем, что им дорого. От нашего имени каждый день совершаются военные преступления, разрушаются города, гибнут дети, мирные жители месяцами прячутся в подвалах без еды и воды.
Чтобы избавить нас от болезненных переживаний, психика использует защитные механизмы. Например, многие отказываются признавать, что ужасные события происходят на самом деле: сообщения о преступлениях российской армии в Украине — просто фейки. Или пытаются отвлечься от реальности на что-то приятное и полезное — природу, отпуск, повседневные заботы, профессиональные занятия: учить, лечить, кормить, делать жизнь окружающих лучше.
Не смотреть страшные фотографии, не читать страшные новости — это осознанная позиция многих россиян, которые оправдывают ее тем, что от просмотра таких новостей им становится только хуже, а лучше при этом никому не становится. Избегать боли — естественное желание любого живого существа. Например, стремясь избежать боли, многие до последнего откладывают визит к зубному.
В результате того, что мы вытесняем из сознания часть реальности, наша психическая жизнь распадается на отдельные фрагменты, которые мы не в состоянии собрать в единую картину мира. Психиатры называют этот процесс диссоциацией. В результате диссоциации мы теряем устойчивые формы социальной идентичности, она становится диффузной: мы больше не можем ответить на вопрос, кто мы такие, теряем ощущение целостности жизни.
Многие русские сейчас не способны осознать чудовищную реальность войны, развязанной Россией. Они похожи на афроамериканских детей, отказывающихся идентифицировать себя с плохой черной куклой и выбегающих из комнаты в слезах. Им не остается ничего иного, кроме как объяснять, что лично они не враги Украине, просто те, кто бомбит украинские города, убивает украинских детей и насилует украинских женщин, — тоже русские.