T.me На девятый месяц полномасштабной войны против Украины нет никаких признаков того, что постепенно слабеющая во всех отношениях Москва намерена отказаться от своего суицидального курса. Уже несколько месяцев она пытается добиться передышки в войне, но не ее прекращения. И в качестве единственного инструмента использует эскалацию.
Идущая мобилизация, продекларированная аннексия оккупированных территорий, тактика террора против украинских городов, начало введения военного положения в России вкупе с риторикой, адресованной urbi et orbi, призванной дискредитировать Украину и ее руководство и включающей широкий спектр тезисов от радиологического оружия (пресловутой «грязной бомбы») до сатанизма, ⸺ все это части одного сценария.
Кремль пытается всеми способами продлить собственную агонию на поле боя в надежде, что ему удастся «перевернуть игру» или что международная обстановка радикально изменится в результате либо внутриполитических и экономических проблем на Западе, либо радикальных действий других игроков, либо по совокупности этих факторов. Однако нынешняя эскалация стала уже и способом сохранения устойчивости властной конструкции внутри самой России.
Нарратив геноцида и «народной войны»
Важно, что Кремль до сих пор не отказался от изначальной стратегической цели своей агрессии ⸺ разрушения Украины как государства и уничтожения украинской культуры и украинского общества. Более того, российская власть продолжает публично и на всех уровнях подвергать сомнению независимость Украины, а ее вооруженные силы риторически приравнивает к нерегулярным террористическим формированиям. А через мифологию войны с НАТО она пытается консолидироваться внутри себя и обосновать окончательное подчинение российского общества, которому навязывается идеологема «народной войны» или даже войны религиозной. Помимо всего прочего, это служит и оправданием дальнейшего снижения уровня жизни и неизбежной экономической мобилизации, означающей переход к командной хозяйственной системе.
Кремль заинтересован в сломе сложившегося международного порядка, в котором у него нет будущего, а также в собственном выживании внутри страны любой ценой на фоне стремительно сокращающихся ресурсов, доступных для перераспределения и покупки лояльности. Круг бенифициаров российской политэкономической системы также сокращается, а когнитивный диссонанс от происходящего во всех слоях российского общества усугубляется.
В таких условиях насилие по отношению к Украине неизбежно конвертируется в раскручивание властью спирали принуждения и насилия внутри России. Безболезненных перспектив здесь практически нет: либо дальнейшая самоизоляция от мира на неопределенно долгое время, если Кремлю удастся удержать ситуацию под контролем, либо цикл внутриполитической турбулентности, за которым может открыться перспектива позитивных преобразований и умиротворения или дальнейшей политической, экономической и культурной деградации.
Проблемы мобилизации и ложные послабления
Мобилизация граждан на войну идет второй месяц и имеет тенденцию превратиться в регулярный процесс, идущий волнами. Поначалу Кремль действительно мог исходить из того, что он сумеет стабилизировать ситуацию и выйти на искомую передышку. Для этого он по мобилизации оставил в армии тех, кто должен был или собирался уволиться нынешней осенью, а также набрал в нее тех, до кого смогли дотянуться военкоматы, и попытался сочетать это с тактикой террора против Украины и шантажа международного сообщества. Однако ни Украина, ни мир на такое давление не поддались, боевые действия продолжились, а подготовить из мобилизуемых полноценное войско не получается ⸺ эти люди уже партиями пускаются в расход. Все это снова ставит для российской власти вопрос о новых и новых пополнениях живой силы для затыкания дыр на фронте.
Вообще из заявленного, но документально не подтвержденного плана на 300 тысяч мобилизуемых Кремль к 14 октября официально смог набрать 222 тысячи, к 21 октября ⸺ 260 тысяч человек. В то же время мэр Москвы Сергей Собянин 25 октября отчитался, что регионы смогли обустроить 60 тысяч мест для размещения мобилизованных. Такие расхождения в цифрах можно объяснить только тем, что основную массу из формально мобилизованных составляют действующие военнослужащие ⸺ как раз те, кому предстояло уволиться осенью по завершении или по расторжении контракта и чьи контракты сейчас стали бессрочными, а также существенная часть из 127,5 тысячи человек из прошлого осеннего призыва.
Таким образом, из собственно гражданских лиц мобилизованными, по моей оценке, оказались 100–120 тысяч человек ⸺ число, сопоставимое с числом призывников каждые полгода. Их сейчас российская военная машина и пытается «переварить». Причем ранее она сама фактически отказалась от концепции мобилизационного развертывания армии по причине потери смысла в таком развертывании ⸺ отсюда и проблемы со снабжением этих людей и с отсутствием командиров для них (командиры есть только на поле боя). Кроме того, если бы с мобилизацией все проходило более-менее гладко, то не требовалось бы продолжать вербовку на войну заключенных и спешно доставать из-под сукна позабытый законопроект, чтобы разрешить мобилизацию граждан, ранее судимых по тяжким статьям.
Однако, несмотря на необходимость «переварить» мобилизованных и сфокусироваться на осенней призывной кампании, мобилизация продолжится ровно до тех пор, пока действует соответствующий указ и пока продолжается война. Это значит, что новые мобилизационные «донаборы» в армию практически неизбежны. Возможно, они не будут превышать 30–40 тысяч человек раз в несколько месяцев ради затыкания вновь возникающих дыр на фронте и компенсации вероятных недоборов призывников.
Здесь не стоит также забывать, что нынешней осенью число желающих подписывать бессрочный контракт призывников неизбежно и существенно сократится. Это поставит ребром вопрос о том, чтобы вернуться к полноценным отправкам солдат срочной службы на войну, тем более что никаких легальных препятствий, кроме необходимости пройти 4-месячную подготовку, для этого нет. По большому счету, сегодня отправлять на фронт российская власть уже может призывников весны 2022 года.
Трудности перехода к военной экономике
Параллельно предпринимаются попытки провести экономическую мобилизацию с целью восполнить большие российские потери в вооружениях и военной технике. Однако какого-то плана здесь пока не наблюдается. Созданный для этих целей правительственный координационный совет пока не демонстрирует серьезной активности и пока напоминает больше стремление Кремля распределить ответственность за преступную войну по максимально широкому кругу российской элиты и бюрократии.
Что же касается российских регионов, в которых власть ввела разные уровни готовности к военному положению вслед за его введением на оккупированных и аннексированных Россией территориях Украины и в которых учредили соответствующие штабы, то там пока тоже не заметно существенной активности. Правда, все это не отменяет перспективы ужесточения действий власти по мере ухудшения ситуации.
Тем не менее определенные действия Кремль на этом направлении пытается совершать как минимум с лета. Регулярные инспекции членов правительства и Совета безопасности на предприятиях военной промышленности, а также требования и даже угрозы в адрес менеджмента и рабочих на этих предприятиях говорят о том, что российская власть осознает тяжесть положения, в котором оказалась. Однако, несмотря на демонстрируемую уверенность и раздачу плановых и внеплановых контрактов на производство вооружений, ситуация на военном производстве вовсе не радужная. Проще говоря, у Москвы пока нет понимания, как вообще перевести российскую экономику на военные рельсы.
Например, вне зависимости от того, закончатся ли раньше иранские дроны, созданные для террористической и повстанческой войны, или Украина научится сбивать 100% из них, заменить их собственными и продвинутыми ударными беспилотниками Россия практически не может в силу того, что ее промышленность к такому просто не готова. Заменить потерянные или выходящие из строя танки тоже быстро не удастся, иначе не возникла бы идея вернуться к давно списанным танкам Т-62, разработанным в конце 1950-х годов. Правда, мощности соответствующего завода и качество человеческого капитала на нем вряд ли позволят реализовать эту идею в полной мере, не говоря уже о качестве этих самих танков. Получается, что на восполнение использованных и потерянных вооружений в любом случае уйдут годы, а серьезно увеличить их производство не выйдет в силу их сложности, дефицита кадров, оборудования и комплектующих.
Идея же о добровольно-принудительном привлечении на производство студентов для частичной компенсации хотя бы обострившейся кадровой проблемы пока выглядит как паллиативная мера, если не как бюрократическая имитация бурной деятельности. При этом механизм принуждения бизнеса к обслуживанию военных потребностей хоть и создан, но его применение вряд ли окажется эффективным. В конце концов, любая хозяйственная деятельность в отсутствие мотивации ведет к сильному увеличению издержек и убытков при столь же сильном снижении качества выпускаемой продукции. В конечном итоге это неизбежно ведет к усилению вмешательства чиновников в экономику, к попыткам бюрократического управления производственными процессами, а также к перераспределению активов и ресурсов в пользу тех же чиновников. Все это потребует увеличения прямого и косвенного экономического бремени войны, которое будет перекладываться на плечи граждан в виде налогов и добровольно-принудительных взносов в различные фонды помощи фронту и, возможно, в виде военных займов.
Так или иначе, не собираясь заканчивать войну, Кремль неизбежно движется к усилению военно-бюрократической «чрезвычайщины». И даже если реализовать эту «чрезвычайщину» в полной мере не удастся в силу объективных факторов и скрытого сопротивления общества и самого бюрократического аппарата российского государства, она увеличивает итоговую цену развязанной войны. Тем болезненнее окажется послевоенная политическая и экономическая трансформация России.