Бомба Ганс. «Чтобы вы проиграли войну»
T.me 10 ноября 1944-го, город Кёльн. Район Эренфельд – Поле Чести. Хюттенштрассе – улица Хаты. Сотни людей собраны смотреть на виселицы. Кто хмуро, кто злорадно, кто в слезах. Гестапо шлёт на смерть тринадцать человек. Старшему пятьдесят семь, младшему шестнадцать, главному двадцать три. Их протест был далеко не мирным. Время военное, следствие пыточное, казнь без суда, петля без приговора. Но они не считали себя невинными жертвами, а гордились своей виной.
Название они получили от гестапо: Эренфельдская группа. Или – Группа Штайнбрюка. Их было более полусотни. Демократы и дезертиры, коммунисты и евреи. Чаще всего – простые немецкие парни, бежавшие из-за проволоки или скрывавшиеся от мобилизации. Рулили и откровенные уголовники. В таком составе эренфельдцы вышли на своё Поле Чести. И с оружием в руках бросили вызов нацизму. Чтобы прекратить войну с миром, начали войну с режимом.
Гитлеровский режим уже проиграл. Германия зажата между двумя фронтами. Но традиционные ценности Третьего рейха обязывают продолжать бойню. Такова воля нацлидера и правящей номенклатуры НСДАП. Немецкий народ сплочён вокруг режима. Массам сумели внушить, будто англосаксонские плутократы и русские большевики по приказу еврейских властителей напали на миролюбивую Германию. А вермахт, СС и гестапо защищают культуру и традиции. Геббельс умел зомбировать без телевидения.
Но не весь народ верил геббельсам.
Ганс Штайнбрюк по рождению не был кёльнцем. Кёльн – северорейнский город, хозяйственно-культурный центр, с устойчивым французским влиянием. Ганс же происходил из деревни Росла – это глубинная саксонская Германия, средневековый замок и монастырь. В рейхе, конечно, концлагпункт. Но он давно там не жил. Родители-крестьяне умерли, воспитывался Ганс в приюте. Когда в 1933-м Гитлер покончил с Веймарской республикой, ему было двенадцать лет. Ещё через четыре года пробрался в портовый Гамбург, поступил в торгфлот. А ещё через два, в 1939-м, началась Вторая мировая война.
С корабля его списали – на земле много дел. Ганс Штайнбрюк был определён грузчиком в Дюссельдорф. 1 августа 1941-го двадцатилетнего Штайнбрюка призвали в вермахт. Светил Восточный фронт, и, надо признать, он против этого не возражал. Возражать стал, когда его комиссовали из армии. Но военврачи были непреклонны: малярия, не положено.
Дальнейшее трудно комментировать. Своей волей он пришёл в дюссельдорфское гестапо и подал заявление на службу. Начитался, видать, про щиты, плащи, кинжалы и мечи. На счастье Ганса, его не приняли. Гестаповские кадровики сообразили, что с романтиком, который беспрерывно лезет то в море, то на фронт, то в тайную полицию, не оберёшься проблем. И он сразу подтвердил точность их решения: теперь полез в квартирные аферы, притворяясь офицером гестапо. Штайнбрюка арестовали. И опять ему повезло – попал в руки не гестапо, а крипо. Но и угрозыск обошёлся с ним по-взрослому. Четыре месяца тюрьмы, а оттуда в Бухенвальд.
Через три месяца, в сентябре 1942-го, Ганс Штайнбрюк зачислен в строительную бригаду заключённых. Отправлен в кёльнский район Дойц. Вызвался, конечно, обезвреживать невзорвавшиеся английские бомбы. Действовал так, что его стали бояться и товарищи, и конвойные. Орудовал чуть не булыжником. Сам походил на взрывчатку – за то и был прозван «Бомба Ганс».
Но храбрость была отмечена. Гансу стали давать увольнительные. В свободное время он шатался по Кёльну. На такой прогулке встретил Цилли Серве, жену бухенвальдского узника с двумя детьми. Завязалась молодёжная дружба.
Против натуры не попрёшь. В кёльнском пересыльном лагере, под бомбами сверху и снизу, Ганс Штайнбрюк впоролся-таки влезть в аферу с казённым имуществом. Если такие дела вскрывались, эсэсовцы насмерть забивали в карцере. Бомба Ганс не стал дожидаться. В октябре 1943-го он бежал – не задумываясь, будет ли хуже.
Через десять дней его схватили в Берлине патрульные орпо. Пока полицейские наводили справки, Ганс сбежал снова. Обратно в Кёльн. Там ждала подруга, было где лечь на дно. Как говорится, хата с прикрышкой. В последний день 1943-го Ганс пробрался к Цилли в квартиру на Шёнштайнштрассе, дом 7. В мае 1944-го в этой семье появился третий ребёнок.
Через много лет пожилую Цилли спросили, чем привлёк её Ганс. «Честный, надёжный, скромный, – ответила фрау Серве, ставшая фрау Мевиссен. – Но главное: он ненавидел нацистов. Они не были для него людьми. Считал их сгустками садизма, которых надо выжигать».
Цилли получала пособие на детей. Ганс втихаря шабашил на стройках. Руки у него были очень на месте – из таких, что в одиночку дом построят. Пролетарская карьера ладилась, заработки жить позволяли. Проворачивал он по привычке и мелокобытовой криминал со стройматериалами.12 апреля 1944 года отметил днюху: 23 года. Которая оказалась последней.
Ни в вермахт, ни в гестапо его больше не тянуло. Что такое гитлеровский «патриотизм», чего стоит нацистская «духовность», Ганс убедился вполне.
Шёнштайн по-немецки – красивый камень или прочный камень. Но 21 апреля 1944-го налёт британских королевских ВВС обратил в груды щебня эту красоту и прочность. Дом 7 по Шёнштайнштрассе сравнялся с немецкой землёй. Ганс и Цилли перебрались в соседний подвал. Талантливый строитель Ганс и тут сумел обустроиться: получилась импровизированная квартира. Годилась, если что, и под склад.
Штайнбрюк мог возненавидеть англичан. Но он умел включать мозги, понимать причины, увязывать реалии, делать адекватные выводы. И поэтому возненавидел – гитлеровцев.
Ныне Эренфельд – район высокотехнологичных фирм, инноваций и сервиса. Восемь десятилетий назад это был промышленный массив, средоточие литейных, вагонных, стекольных цехов. Война расшатывала и постепенно разносила в клочья даже немецкий орднунг. К середине 1944-го здесь было царство руин. По подвалам и развалинам круто осваивались тысячи нелегалов. Беглецы из концлагерей и тюрем – по большей части отнюдь не политзеки. Рабочие всевозможных колонн принудтруда. Евреи, вывернувшиеся из-под пресса государственного антисемитизма. Дезертиры со всех фронтов. И конечно, в эту среду устремились подпольщики. Не стримы же им было заливать. Социал-демократы, просто демократы, либералы, коммунисты находили здесь заинтересованную аудиторию и неисчерпаемый актив.
Были и такие, кого не приходилось агитировать. В «последней штольне» залегала группировка под названием «Пираты Эдельвейса». Сеть подростковых банд с антигитлеровским уклоном. Хулиганка, мелкие кражи госимущества, уличные драки, нападения на гитлерюгендовцев. Не просто так, а по политическим мотивам. Движение АУЕ запрещено в России, «Пираты Эдельвейса» были запрещены в Германии.
Гюнтер Шварц и Йохан Мюллер – ещё школьники, обоим по шестнадцать. Гюнтер наполовину еврей и племянник коммунистки. В Хрустальную ночь потерял отца. Родители Йохана состояли в компартии. Пацанам противно было ходить нацистским zтроем. Зато оба с фанатичным энтузиазмом стали в строй «Пиратов Эдельвейса», а потом под командование Бомбы Ганса.
Кровельщик Бартоломеус Шинк и строитель-подсобник Франц Райнбергер были на год старше Гюнтера с Йоханом. Эти двое тоже имели серьёзные счёты с режимом. На глазах Бартоломеуса штурмовики убили друга-еврея. Членство в «Пиратах Эдельвейса» позволяло мстить. Семнадцатилетний Густав Бермель и восемнадцатилетний Адольф Шюц бежали с фронта и прятались от «могилизации».
Петер Гюппелер был человек взрослый. Тридцать один год, по профессии мастер лепки. Коммунист, ещё до Гитлера попадавший за незаконное хранение оружия. При Гитлере попал снова – за уличный грабёж без политики. Когда вышел, вписывался шабашником на стройки. Сосед и приятель Цилли Серве, он одним из первых примкнул к Штайнбрюку. Жил с ними в одном подвале. Убеждённым коммунистом был и тридцативосьмилетний Генрих Кратина. При всей идейности, догматизмом Гюппелер и Кратина не отличались. Против режимного врага готовы были на любые союзы. Но от Бомбы Ганса всё-таки держали дистанцию: редкая безбашенность обещала очень скорое попадалово.
Подтянулся в компанию Йозеф Молль, сорока одного года, вор-рецидивист с тринадцатью судимостями. Сорокадвухлетний водитель Вильгельм Крац с юности садился за кражи, растраты, подделки документов. Пятидесятисемилетний Йохан Краузен сам на гоп-стопы не разменивался – занимался оптовой скупкой и перепродажей чужой добычи.
Роланд Лорент, двадцати четырёх лет, происходил из социал-демократической семьи. Сам с детства проникся демократией и социализмом. Побывал на фронте, вернулся на побывку, уклонился от вермахта и скрывался в садовой беседке. Жил «левыми» плотницкими заказами. По правде говоря, не дурак был выпить. С ним сошёлся шестнадцатилетний Ганс-Йозеф Бальцер. Слесарь-недоучка, сын богатого лавочника-домовладельца – типичный случай: «бригантина поднимает паруса». Бунтарь по натуре пламенно ненавидел нацистское начальство. Начал с подлома магазинов. Потом, понятно, стал «Пиратом Эдельвейса». Однажды, уходя от полиции, пробрался в беседку Лорента. Пацан взял взрослого дядю под полный контроль и приспособил к взломам и автоугонам. Шло у них неплохо, даже купили подержанный «мерседес». За рулём всегда сидел Ганс-Йозеф – ибо Роланд не просыхал и доверить ему машину было никак нельзя. Так вдвоём и приехали в «Группу Штайнбрюка».
Таково было ядро эренфельдского подполья. Четыре хулигана, три уголовника, два дезертира, два коммуниста, пьяница-эсдек, пацан-сорвиголова и над ними бывший моряк с врождённым жаром авантюры. В этом составе бойцы вышли на Поле Чести. Через пару месяцев вокруг них сгруппировалась сотня людей. Что и напугало гестапо более всего.
Историки до сих пор спорят, где там была телега, а где лошадь. Уголовщина ли вынесла «штайнбрюкеров» на политическое Сопротивление или антинацистские взгляды толкнули к уголовщине как Сопротивлению социальному. В конце концов, не суть. Наверное, так и так одновременно. Результат один.
Под бомбами цвёл чёрный рынок. Гансова шабашка по нацистским понятиям уже составляла преступление. Не полагалось работать и зарабатывать без партийного, министерского и гестаповского соизволения. С лета 1944-го пошла череда магазинных и складских подломов. Стройматериалы и горючее хорошо котировались в продаже. На вырученные деньги стали закупать оружие. Для защиты. Но и для нападения. Стволы и патроны складировали в своём подвале. Готовились ударить в тыл гитлеровским войскам, когда англосаксы подступят к Кёльну.
Агитацию вели непрерывно. Случалось, писали антигитлеровские листовки, разбрасывая по району. Активнее всех занималась этим двадцатилетняя Гертруда Кох, пришедшая из «красных пионеров» в «Пираты Эдельвейса»: «Покончим с коричневой ордой!» Но в основном общались устно: Гитлер враг Германии, Гитлер душит народ, Гитлер втянул в войну, проиграл с треском и и штабелями кладёт немцев, чтобы протянуть собственное уродское существование. Пели под гитару: «“Пиратам” Гитлер не указ!» Музыкальный кружок организовал пятнадцатилетний комсомолец Жан Юлих. Параллельно он помогал прятать евреев и добывал взрывчатку – пускать под откос эшелоны.
Подтягивались к Бомбе Гансу цепочками друзей, приятелей, знакомых, клиентов по квартирному ремонту, беглецы из лагерей по тайным рекомендациям. В подвале Ганса и Цилли постоянно жили не меньше десяти человек. Немцы, евреи, встречались и даже русские. Сеть ячеек расширялась, превращалась в боевую общину, вроде вольного становища. С готовностью к действию.
Слух о подвале, где нет нацистской власти, прокатывался по Эренфельду. Как в канонической песне про Робин Гуда: «Здесь с полслова понимают, не боятся острых слов, здесь с почётом принимают оторви-сорвиголов…» Узнавали и про то, что чистокровная арийка Цилли Серве прячет у себя двух евреек.
Рубежом в истории Эренфельдской группы стало 1 сентября 1944 года. С государственного продсклада вынесли 26 центнеров сливочного масла. Последовала массированная интервенция на чёрный рынок. Появились нормальные деньги. Меж собой поделили не всё. В подвале прибавилось оружия и взрывчатки. Задумали взорвать Мост Гогенцоллернов – ключевую трассу через Рейн, важнейшую артерию военной логистики. Ну да, релейные шкафы… только радикальней.
Но две с половиной тонны масла – уже достаточно, чтобы к розыску подключилась гитлеровская госбезопасность.
Кёльнское управление гестапо подчинялось Дюссельдорфскому. До октября 1944-го руководил управлением оберштурмбанфюрер Густав Носске (не путать с достойным социал-демократом), прошедший зондеркоманды на Донетчине и Ростовщине. Потом его сменил оберштурмбаннфюрер Генрих Хеншке, до того занятый примерно тем же в Париже. Есть данные и по гестаповским кадрам в Кёльне. Руководящий состав – выходцы из состоятельных кругов среднего класса, дипломированные юристы, некоторые с учёными степенями. Непременные условия – участие в Первой мировой войне и полицейская служба в Веймарской республике. Рядовые шпики и костоломы рекрутировались из среды помоложе и попроще. От них в обязательном порядке требовалось отличиться по линии партийного насилия.
В этих биографиях бросается в глаза поразительная «нормальность» начала. Были когда-то вроде люди как люди. Не заметно переломных моментов, адских причастий, присяг сатане. Просто оказались на службе – ну и слово за слово… вот уже и пыточная камера, и расстрельный ров. Так не маргиналами же быть, не ауешниками, не подвальными уголовниками, как штайнбрюкеры. Активизмом не занимались, короче. Обеспечивали в государстве стабильность жизнеустройства. И конечно, терпеть не могли, когда всякие белые польта что-то им указывали. Может, ещё и котиков постить нельзя?
На этом фоне становится понятна обречённость затеи Ганса Штайнбрюка, когда он пытался поступить в гестапо. Из приютских низов, без диплома, окопов Первой мировой не видал по возрасту, от полиции бегал, в партии не состоял. Нечего было ловить.
Главным его врагом стал криминалькомиссар Фердинанд Кюттер – старший в кёльнском гестапо по уголовным делам. Ветеран войны и полиции. Репутацию имел свирепую. Прежде занимался политическими – марксистами и коммунистами. Но в 1944-м актуальным сделалось другое. Его отдел специализировался на иностранных рабочих, нелегальных мигрантах, дезертирах и прочих «пиратах». Способный сыскарь понимал, где теперь база Сопротивления.
Кюттер получил санкцию руководства на формирование собственной опергруппы. Которую так и назвали: «Команда Кюттера». Первыми помощниками выступали Йозеф Хёген и Вальтер Хиршфельд. Тоже адаптированные члены общества.
Хёген – сын художника, прошедший войну и полицию. Отличался особой жестокостью даже по гестаповским меркам. Но выгнали его из гестапо не за зверства, а за махинации на чёрном рынке (нечастый, надо сказать, случай в том ведомстве). Отбыл год на Восточном фронте – кстати, в зондеркоманде. Вернулся вполне «отмытым» в прежний кёльнский кабинет. Такое бывает, знаем по «вагнеровским» эпопеям.
Шофёр грузовика Хиршфельд был из категории попроще. На Первую мировую не попал по возрасту. Зато с громом отслужил в нацистских штурмовых отрядах, потом при оккупации Польши. В гестапо его поначалу поставили не на коммунистов, а на консерваторов – были у нацизма противники и справа. Показал себя эффективным оперативником. Кюттер затребовал Хиршфельда из Аахена в Кёльн.
Обязанности распределились чётко: Кюттер – общее руководство, Хёген – следствие и допросы, Хиршфельд – оперативка, розыск, аресты.
После того масла Кюттер определил Эренфельд как горячую точку. Точнее, уже горящую. Подняли всех стукачей. Особенно внимали добровольным, идейным доносчикам. Они хоть и утомительны бывают, зато уж мимо них не проскочишь. 29 сентября – месяца не прошло – стал известен адрес штайнбрюковского подвала. Донос поступил армейскому патрулю. Тут же подъехала и гестаповская опергруппа. Дома оставались женщины – Цилли с еврейками. «Солдаты лихо дверь сорвали с петель: “Сдавайся, всё равно окружена!”» Женщин повязали, детей отправили в приют.
Бомба Ганс пробрался в беседку, где жили Лорент и Бальцер. Оружие при них было, и ответка последовала в тот же день. Ганс-Йозеф приказал Роланду: бей. В прицел попался Генрих Зёнтген – орстгруппенляйтер (низовой партсекретарь) и знаменитый доносчик из района Браунсфельд. Лорент выпил, расстрелял нациста, ещё раз выпил – и все втроём рванули в гараж вермахта. Потрясающим образом ухитрились угнать машину с оружием и мотоцикл. По дороге ограбили продуктовый магазин. Пополнили запасы выпивки и курева. Надо было как следует подготовиться: назавтра Ганс решил освобождать Цилли.
Он думал, что женщин ещё держат в захваченном подвале. Это было ошибкой – их уже закрыли во внутренней тюрьме гестапо. Но 1 октября 1944-го Ганс, Ганс-Йозеф, Роланд, Франц, Гюнтер, Бартоломеус явились на Шёнштайнштрассе. То, что произошло, по сей день называется «дикая стрельба». Так задокументировано и в отчёте Кюттера. Парни просто выплеснули огненную ненависть – палили во всё, что движется. Были убиты полицейский, солдат, штурмовик и гитлерюгендовец, оказавшиеся в зоне обстрела. Акция настолько ошарашила противника, что атакующие поначалу сумели уйти. В тот же день они ещё попытались захватить на армейской базе взрывчатку, но не смогли найти брешь в усиленном кордоне.
Гестаповцы плотно держали след. 3 октября взяли мертвецки пьяного Лорента – он просто ворвался в квартиру к знакомому и думал залечь у него. Понятно, что такое допрос в гестапо. Кюттер и Хёген более всего предпочитали табуретные ножки. 4 октября арестная волна прокатилась по Эренфельду. Брали каждого, определённого в дружеском кругу группы. Бальцер, как и следовало ожидать, живым не дался. Скрывался он у родителей – рассчитывал, что в респектабельном доме его не станут искать. Но Хиршфельд предусмотрел этот ход и добрался 8 октября. Оружия при Гансе-Йозефе не было. Пытался убежать, петляя по развалинам. Не получилось – пуля догнала.
За первую декаду октября группа была разгромлена. Но Ганс Штайнбрюк ещё отрывался от преследования. При первом столкновении сумел отстреляться и уйти в ночную темноту. Несколько дней пережидал у подруги по имени Эльза Кестель (эта женщина была ближе к коммунистами и связана с Национальным комитетом «Свободная Германия»). Туда гестаповцы добрались 11-го числа.
Кюттер, Хёген, Хиршфельд ни в чём себе не отказывали на допросах. Штайнбрюку прострелили бедро и втолкнули в камеру Цилли – посмотрите, мол, друг на друга. Хотя могли особо не напрягаться. Парни стойко выдерживали пытки. Но ничего не скрывали. Да, создали склад оружия – чтобы воевать против Гитлера, НСДАП и Рейха. Да, собирались взорвать мост – чтобы сорвать военные перевозки. Да, перебили нескольких нацистов и жалеют, что так мало. Да, прятали евреев и евреек – тоже жаль, что так мало успели. «Для чего?» – спросил Фердинанд Кюттер. «Чтобы вы проиграли войну», – ответил Ганс Штайнбрюк.
10 ноября на Хюттенштрассе были повешены Штайнбрюк, Лорент, Шварц, Шюц, Мюллер, Шинк, Райнбергер, Бермель, Гюппелер, Кратина, Молль, Крац и Краузен. Ещё пятьдесят человек оставались закрыты в тюрьмах, среди них и верная Цилли. Но заключение продлилось меньше полугода. Армия США вступила в Кёльн 6 марта 1945-го.
Через месяц с небольшим застрелился Кюттер. Хёген попал в плен, был приговорён к пожизненному заключению, но вышел через несколько лет. Вспомнил навыки чёрного рынка и занялся легальным бизнесом. В целом выкрутился после отсидки и Хиршфельд. Никого из них нет в живых. А пока были, старались, чтобы о них не помнили.
Зато об Эренфельдской группе как раз очень помнят. До сего дня в Германии спорят: можно ли признать их участниками Сопротивления? Это, мол, не политические, не расовые, не религиозные преследования, а безбашенная уголовщина. Нарушение общественного порядка. Оправдание терроризма. Экстремизм в полный рост. Ведь и о «Пиратах Эдельвейса» до сих пор не договорились. (А насчёт АУЕ вопрос разве решён?)
Изменило положение вмешательство Израиля. В 1984 году на мемориале Яд ва-Шем появились имена Бартоломеуса Шинка и Жана Юлиха: «Праведники народов мира». Через два года мемориальная доска появилась в Кёльне. Но в 1988-м прозвучал официальный вердикт историко-исследовательской комиссии профессора Бернда Русинека: «Речь не идёт не о сопротивлении, основанном на высоких этических чувствах и политической ответственности, а лишь о воле к выживанию». Словно воля жизни в схватке с мертвечиной значит меньше писаной идеологии.
Консервативная фракция ХДС в земельном парламенте потребовала убрать доску. Надо отдать должное левым – фракция СДПГ отстаивала. Но в итоге убрали.
И вновь поставили на Шёнштайнштрассе в 2003 году: «Борцам с войной и террором». Кёльнский Совет признал Эренфельдскую группу актом Сопротивления. Жан Юлих, Гертруда Кох, Ганс Фрик, Петер Шефер, Вольфганг Шварц, Фриц Тайлен – последние на тот момент живые члены группы – в 2011 году награждены Федеральным крестом за заслуги.
«Мы хотели нормально жить, радоваться молодости. Этому мешал Гитлерюгенд, — вспоминал Жан Юлих. — Изначально протест шёл с этого. И перерос в сопротивление». Каких ещё надо чувств и куда выше?
Собственно, чего было спорить? Самая точная оценка – оценка врага. Кюттер не сомневался. И в этом был прав.
Не сомневается кое-кто и теперь в России. Даже не зная о Гансе Штайнбрюке и его друзьях – знают иные имена и иные дела. Схождение времён, история в современности.
Никаких сомнений не останется в будущем. Когда оно наступит. В Германии – наступило.
…А через 45 лет после эренфельдской казни немцы другой эпохи сносили Берлинскую стену. Практически день в день.