T.me Лонгрид про «новый ковид» в смысле прибылей — антибиотикорезистентность.
Ребята из дружественного телеграмм-канала «Вирусная нагрузка» разбирают историю с достаточно широко разошедшейся в тиражных СМИ статьей из Ланцета про то, что антибиотикорезистентность (AMR) убивает людей больше, чем все инфекционные болезни, включая любимый ковид. И что «надо же что то делать».
Второй пост – с выводами – приведу полностью ниже, первый – собственно со статьей можно посмотреть в канале.
Если коротко, то миллионы погибших от AMR считают так же, как строятся предсказательные статмодели по ковиду в рамках которых то одна, то другая страна должна вымереть полностью за месяц-другой. Экстраполяции из экстраполяций, конские допущения и все вот это, как мы любим. В результате, в странах субсахарской Африки так называемой умирают адовы миллионы, а в цивилизованных – там, где три четверти мировых антибиотиков потребляются – совсем чуть-чуть.
И понятно почему, про Африку никто ничего в смысле медстатистики не знает и дух лоббиста вольно парит над волнами, приписывая всю смертность заказанной для данного номера приличного журнала или доклада ВОЗ причине, а в условной Швейцарии пойди так похимичь. Ну и то, что для того, чтобы попасть в статистику по AMR исследуемому массиву не надо было употреблять антибиотики – отдельно весело.
Буквально, «от чего помер имярек? — От антибиотикрезистентной инфекции! — А какие препараты употреблял? — Мы не знаем. И даже не знаем, употреблял ли он их вообще. – А может быть, не в AMR дело? – Как вы смеете преуменьшать главную проблему человечества, мерзкие убийцы-отрицатели науки!»
Итак, что важно зафиксировать, проблема AMR не научная, не медицинская, а чисто коммерческая. Произошел отказ от «университетской логики» развития науки, в которой появление продукта предшествовало коммерциализации.
В ее рамках появились ВСЕ группы препаратов или в виде уже готовых продуктов (как моноклональные антитела) или в виде прототипов (как например мРНК вакцины, авторов идей которых сегодня нещадно банят и чистят ото всюду за публичные сомнения в единственной верности бионтехо-модерновского варианта их коммерциализации).
Сейчас везде логика «стартапа». То есть сначала коммерциализация идеи — причем максимальная, буквально авансовое надувание темы деньгами, потом – продажа по неадекватным ценам результата обществам в виде «чуда расчудесного».
В случае с антибиотиками так это не работает. Группа препаратов из старого университетского мира для массового употребления, да еще коротковременного. Коммерчески скучно. В результате, разрабатывать их просто не кому, так как вся наука переведена на хайпово-бизнесовые принципы, а Флемминги и Ермольевы моют пробирки у биотехвизионеров (а по сути маркетологов) типа Банселя и Бурлы. С одной стороны эти ребята пугают мир «смертями 50 млн человек в год к 2050ому году», с другой отказываются вкладывать в разработку спасения хоть какие-то ресурсы до того, как общества заплатят (фактически вынув эти деньги из сегодняшних систем здравоохранения) за разработку по 1,5 млрд за препарат, а потом еще и будет эти препараты покупать за отдельные деньги уже ближе к 2050ому. И это называется «справедливой конкуренцией» и «открытой капиталистической экономикой».
Ниже — пост про «Принцип Нетфликса», по которому это будет работать.
“Как вышло, что нанятые фармой лоббисты и т.н. «ученые» рисуют смертность от AMR выше, чем от всех инфекций вместе взятых, а экономический ущерб — выше, чем от кризиса ‘08-’09, старые антибиотики по-прежнему стоят копейки, новых типа нет, а фарма не спешит инвестировать в такое золотое дно?
Антимикробная резистентность – AMR – есть такая проблема. Но в подавляющем большинстве случаев, она касается «антибиотиков первой линии», то есть массовых препаратов с историей в много десятилетий. И «лечится» очень просто – назначением препаратов второй линии, более новых, но ненамного более дорогих. Пенициллин Флемминга для сегодняшнего пациента – просто плесень. Случаев появления бактерий, устойчивых к самым новым антибиотикам очень мало. Речь идет тут не о миллионах, не о сотнях тысяч, а о десятках описанных эпизодов в год.
Но эволюция неостановима, очевидно (когда-то) настанет момент, когда какой-нибудь ванкомицин превратится во флемминговский пенициллин. А новых надежд человечества нет, т.к. в связи с изменением модели финансирования фармисследований разрабатывать антибиотики неинтересно.
Большинство крупных фармкомпаний покинули этот рынок из-за нерентабельности: разработка антибиотиков и КИ требуют существенных вложений (порядка $1,5 млрд за препарат) при сравнительно скромной прибыли. Хотя малая себестоимость позволила бы фармкомпаниям окупить затраты, их основные претензии — к низким ценам от нацрегуляторов, а также коротком периоде приема. Разработка экспресс-тестов, которые бы помогли быстрой диагностике и назначению антибиотиков только в случае необходимости, также идет вразрез с их интересами.
Единственный устраивающий компании вариант — повышение цен на существующие (и что самое главное – на будущие) антибиотики на порядки. Предложенный якобы компромиссный выход получил название «модель Netflix»: покупатель заранее платит установленную «абонентскую плату» за доступ к антибиотикам и впоследствии получает столько препаратов, сколько ему нужно. «Подписчиком» может быть государство, платящее за поставки фармкомпаниям, или отдельные пациенты.
Система уже применяется: в 2019 г. министерство здравоохранения Великобритании заключило с Pfizer и Shionogi «подписку» на новые виды антибиотиков, в том же году штат Вашингтон заключил сделку с AbbVie, а Луизиана — с Gilead на неограниченную поставку препаратов против гепатита С. Во всех случаях речь идет о десятках миллионов долларов в год.
Это вызвало положительные отклики со стороны фармбизнеса: Pfizer (надо же, и он здесь) эти новости «привели в восторг», а CEO Merck Кеннет Фрейзер заявил, что видит свою роль в «оптимизации доступа пациентов к лекарствам и оптимизации окупаемости инвестиций, а не максимизации того или другого». Отличие «модели Netflix» — покупатель всегда переплачивает многократно под видом инвестиций в разработку новых антибиотиков, поощряемых заявлениями ВОЗ об опасности резистентности.
Также модель не подразумевает «лечения больного, а не болезни». Государство подписалось на линейку препаратов, значит больные будут «жрать, что дают», даже если на рынке появятся более эффективные и дешевые варианты.
Конечная цель исследований вроде разбираемого ланцетовского — продвижение «модели Netflix» среди нацрегуляторов, большинство из которых скептически настроено по отношению к идее переплаты за старые препараты якобы ради разработки новых. Ситуация так себе – государства уничтожили университетскую разработку фармпрепаратов ради «стартапов», которые якобы «более эффективны», а в результате им предлагается разложить деньги, шедшие на науку и образование, по карманам топов бигфармы под обещание «обязательно сделать новые эффективные лекарства».