T.me Скандал с разоблачением системной практики пыток в тюрьмах, вспыхнувший после публикации видео из саратовской тюремной больницы, подтолкнул российские власти к модификации уголовного кодекса. Но авторитетные правозащитные организации и юристы теперь обеспокоены тем, как оформляются эти изменения.
По инициативе сенатора Клишаса и депутата Крашенинникова были предложены изменения в две статьи УК РФ. Можно будет наказывать за пытки как один из видов превышения служебных полномочий (предлагается ввести новый пункт в статью 286 УК). Определяется более широкий, чем сейчас, перечень тех, кто может оказаться в ситуации принуждения к даче показаний (изменяется статья 302 УК РФ).
Опубликованное в «Фейсбуке» коллективное письмо с критикой такого подхода заявляет, что полноценной борьбы с пытками без оформления этого преступления в отдельную статью закона не выйдет.
Би-би-си спросила авторов обращения, а также других специалистов и юристов о том, в чем может быть опасность такой правки законов и как надо было бы подходить к борьбе с пытками.
Наталья Таубина, руководитель фонда «Общественный вердикт»*: есть, может быть, даже политический страх введения отдельной нормы «Пытки» в Уголовном кодексе
Собственно говоря, авторы поправок сейчас предлагают незаконное насилие разделить на, скажем так, насилие без цели или с целью получить показания. Типа когда жестко разгоняют протестующих — это будет статья 286, часть третья, а часть четвертая — когда с целью получения показаний и с целью наказания. То есть за то, что бывает в отделах полиции, когда выбивают явку с повинной или то, что бывает в колониях, когда применяют незаконное насилие к осужденным как наказание.
Мне достаточно сложно предполагать, почему законодатели пошли именно по этому пути. Но, наверное, одна из версий — это то, что есть определенный страх, может быть, даже политический страх введения отдельной нормы «Пытки» в Уголовном кодексе. Проще это сделать через статью 286 как часть превышения должностных полномочий. Таким образом, не показывая глубину проблемы и актуальность этой проблемы в полный рост.
Если это будет внутри 286-й как крайняя мера превышения должностных полномочий, мы будем находиться в той же ситуации, что и сейчас — без нормальной статистики, без нормальных квалифицирующих признаков. По многим нашим делам мы сталкиваемся с тем, что сотрудники действуют вполне себе организованно, группой распределяя обязанности. Но по этим квалифицирующим признакам — «групповой характер», например, руководство невозможно привлекать к ответственности. Хотя у меня нет никаких сомнений, что оно осведомлено обо всем происходящем, как в отделе полиции, так и в колонии, но не принимает необходимых мер для того, чтобы эта практика прекратилась. По сути получается, это происходит с их молчаливого согласия.
Если пытка будет отдельной статьей, мы будем иметь, во-первых, прозрачную статистику именно по пыточным делам. Если для этой отдельной статьи будет использоваться полностью определение по Международной конвенции против пыток, я имею в виду конвенцию ООН, то мы сможем привлекать к ответственности и руководство, с молчаливого согласия которого это, как правило, происходит. Плюс если эта отдельная статья будет отнесена к категории как минимум особо тяжких преступлений, то сроки давности будут не такие как по 286-й, до 15 лет, а вообще, если будет достаточно воли у наших законодателей, будет возможность эту статью отнести к преступлениям без срока давности.
У нас неоднократно бывали ситуации, когда дела в стране не расследуются, а постоянно либо приостанавливаются, либо выдается постановление о прекращении уголовного дела, потом оно возобновляется. И это длится годами. Мы, соответственно, направляем жалобу в Европейский суд, и Европейский суд тоже не сразу выносит решение. А когда выносит, получается, что на национальном уровне что-либо изменить уже невозможно, поскольку истекли 10 лет для привлечения к ответственности по 286-й. Такие преступления как пытка, это, по сути, должностные преступления со стороны представителя государства. Такие преступления в моем понимании не должны иметь срока давности.
*Фонд «Общественный вердикт» включен в реестр НКО-иноагентов
Владимир Осечкин, руководитель правозащитного проекта Gulagu.net: мы рискуем попасть в ситуацию, когда вообще никакого не будет принято закона — ни идеального, ни хорошего
Только после разоблачения пыточного конвейера в России, большого журналистского расследования с привлечением самых известных СМИ, под давлением архивов, которые вывез смелый белорус Сергей Савельев, и публикации этих материалов на Гулагу.нет, после международной огласки, российские власти все же вспомнили об идее, которую Гулагу.нет лоббирует последние 10 лет. А именно — перевод самих пыток в категорию особо тяжких преступлений, ужесточение наказания за пытки и главное — распространение уголовной ответственности на всех недобросовестных сотрудников силовых органов, кто покрывает данные пытки.
Нам достоверно известно, что очень серьезные политтехнологи и пиарщики по заданию ФСБ и ФСИН, генералитета, который курирует и контролирует эти службы, делают сейчас активные демарши для того, чтобы нейтрализовать законодательные инициативы, направленные на ужесточение наказаний. В том числе подключают целый ряд НКО, которые действуют скорее добровольно, по наитию, но очевидно — против того законопроекта, который внесен в Госдуму.
Безусловно, можно сколь угодно долго рассуждать по поводу идеального варианта законопроекта. Но нужно помнить, что лучшее это враг хорошего. То что прописано в законе Клишаса и Крашенинникова, это то, о чем мы говорили последние 10 лет, и это очень важные изменения. На мой взгляд, нынешнее обращение целого ряда некоммерческих организаций, которые на протяжении последних 10 лет не участвовали в разоблачении пыточных конвейеров и ни разу не выступали о причастности управления М ФСБ к организации пыточных конвейеров, мне представляется опасным. Это — кампания, которая может быть положена в основу «заволокичивания» в рассмотрении законопроекта, который внесен Клишасом и Крашенинниковым. Мы рискуем попасть в ситуацию, когда вообще никакого не будет принято закона — ни идеального, ни хорошего.
Лично я выступаю за то, чтобы правозащитники объединили свои усилия и добились еще более сильного ужесточения наказания за пытки и внесения дополнений и изменений в нынешнюю редакцию законопроекта перед вторым чтением в Госдуме. И в проекте, который предлагает Игорь Каляпин и его коллеги, и в проекте, который внесен Крашенинниковым и Клишасом, отсутствует наказание вплоть до пожизненного срока лишения свободы для организаторов пыточного конвейера, в котором пострадали пять и более человек, в котором жертвы получили тяжкий вред здоровью либо были убиты. И в данном случае я бы обратил внимание на то, что необходимо вводить еще дополнительные части нынешней статьи либо новую статью.
И в любом случае необходима градация, с тем, чтобы организаторы и заказчики пыток получали еще более суровое наказание, чем исполнители. Еще раз подчеркну: вплоть до пожизненного лишения свободы в случае наступления тяжкого телесного вреда либо гибели пострадавших от пыток.
Кирилл Титаев, сотрудник Института проблем правоприменения в Европейском университете: основная проблема — в практике, а не в том, как детально прописана норма
Первый аргумент в заявлении правозащитников относится к норме и догме, к тому, как логично должно быть выстроено право. Не будучи юристом, я не могу сказать, насколько эти аргументы обоснованы. И наверное, это должно и общество волновать в немного меньшей степени, чем вторая группа аргументов, которые касаются практики того, как будут или не будут расследоваться пытки в условиях нового законодательства.
И здесь мне очень горько, но я бы не согласился с авторами воззвания в том, что та же норма, созданная в строгом соответствии с их рекомендациями, обеспечила бы нам эффективные механизмы борьбы с пытками. Мы знаем, что даже там, где по действующему российскому законодательству были довольно очевидные события и составы преступлений, практика работы правоохранительных органов была такой, что возбуждение таких дел и преследование виновных по сути откладывалось на максимально долгий срок, а часто и вовсе исключалось.
Основная проблема — в policy, в практике правоприменения, а не в том, как детально прописана норма. Мы знаем страны, в которых очень по-разному прописаны нормы, защищающие от пыток (например, скандинавские), в которых это работает эффективно. Мы знаем страны, в которых нормы хороши и они не работают. Поэтому единственный смысл в такой борьбе за норму — это борьба за символическую функцию права. Это тоже довольно важная история. Когда, условно говоря, телевизор сообщает нам не о чем-то безликом: сотрудник колонии такой то осужден за превышение должностных полномочий по части 4, 5 и так далее… А сообщает, что он осужден за пытки. Потому что статья так называется.
Но все же если говорить о реальном противодействии пыткам, то здесь нужно работать над совершенствованием организационной структуры органов, которые расследуют пытки, о передаче подследственности, об изменении подчинения оперативных сотрудников, которые проверяют сообщения о пытках и об изменении практики на уровне высших судов, которые помогают по другому квалифицировать, по другому трактуют и так далее.
Ключевая реформа должна касаться не реформы материального права — того, за что мы наказываем, а реформы процессуального права — того, как организовано расследование. В недавнем фильме Юрия Дудя с Игорем Каляпиным один из героев рассказывает, как следователь допрашивает оперативника, которого обвиняют в пытках, а потом начинает обсуждать работу по текущим поручениям с этим же самым оперативником. Это, насколько мы можем судить, довольно частое явление, когда следователь, работающий по делу о пытках, в повседневной жизни продолжает работать с этими же самыми сотрудниками полиции.
Моя позиция состоит в том, что и действующее законодательство позволяет работать с проблемой пыток. Лучше бы, если бы пытки были прописаны более явно. Но само по себе изменение материального права существенного эффекта на работу правоохранительных органов в области борьбы с пытками не даст. И в этом плане одно постановление пленума Верховного суда, помогающее нормально приобщать доказательства, дало бы гораздо больший эффект. Не в общем виде «приобщайте, пожалуйста», а с отменой конкретных решений, где суды отказываются приобщать доказательства. Важно понимать, как в этом плане работает система сигналов в судебной и правоохранительной системе.
Общие благие пожелания более или менее пропускаются мимо ушей. Но как только Верховный суд начинает отменять и отменять систематически три, четыре, пять решений нижестоящих судов, когда, например, речь идет об обжаловании действий следователей, то несколько таких точечных решений радикально меняют практику работы правоохранительных органов и судов.
Адвокат Виталий Черкасов: следователям, начальству не будет дана команда объективно подходить к проверке и возбуждать уголовные дела
Я, кстати, согласен со всеми. Да, с одной стороны действующие нормы существуют, и главное — принять политическое решение с тем, чтобы нормы в том виде, в котором есть, работали. Потому что за последние 10 лет я вижу буквально откат. В начале нулевых, когда я только начинал работать по пыточным делам, проще было добиваться уголовных дел. Тогда еще прокуратура занималась расследованиями таких дел, прокуратуру быстрее можно было сподвигнуть на проведение расследования и возбуждение дела и доведение его до суда. Сейчас же всё «в одни ворота»: должностные лица, совершившие аналогичные преступления, не поддаются никакой ответственности в силу того, что существует политическое решение: сотрудников полиции как можно реже привлекать к ответственности.
В идеальной России будущего эта статья, про пытки, должна быть отдельной, с необходимыми квалификациями, чтобы всем было понятно: не надо городить огород, если это пытки, то человек садится за пытки, есть определенная статистика и человек не может спрятаться за частокол этих понятий «превышение полномочий», которые непонятны обывателю. Это в идеале. Просто я вижу, что сейчас не исполняется и то, что когда-то довольно неплохо работало. Да, для многих было непонятно, что такое «превышение должностных полномочий с использованием насилия», но виновных можно было привлекать, потерпевший получал моральное удовлетворение. Сейчас все это порушено.
Да, я опасаюсь, что изменение этих норм при нынешнем правоприменении ни к чему ни приведет, все останется на тех же позициях. Исхожу из политической обстановки в стране — ситуация неблагоприятная, для власти лояльность правоохранительных органов это святое, необходимо не раздражать эти органы ненужными придирками. А самим силовикам «фиолетово». И раньше разговор на эту тему шел, что для прокурора или следователя СК неприятно расследовать эти дела: с этими оперативниками-полицейскими им потом идти в огонь и в воду, по другим, бытовым делам эти опера роют землю и приносят какой-то результат, и в ситуации, когда следователь должен расследовать превышение служебных полномочий… не комильфо, роет яму для тех, с кем должен работать. Мне кажется, этим должны заниматься иные структуры, ни с каких сторон не подконтрольные.
С 2004 года, когда в составе «Агоры» мы занимались защитой потерпевших от пыток, определенные всплески интереса общества и государства к этой теме были. Как правило, после каких-то кошмарных ситуаций, связанных с применением пыток, или когда, например, майор Евсюков стрелял. Или про бутылку шампанского в Казани — тоже был всплеск. Я говорил о том, что с каждым разом общественность и государство обрастают все более толстой кожей в том, что касается этой тематики, и заставить общество встрепенуться будет все труднее, нужна будет уже чуть ли не расчлененка в отделе полиции, чтобы общество повернулось к этой теме.
На миг надо бы успеть в этот период интереса к этой теме что-то изменить. Они решили — давайте подлатаем то, что есть, продемонстрируем серьезность реакции государства на эту проблему. Все методы хороши. Просто ничего не будет работать. В сегодняшних реалиях это не будет работать, правоприменение будет хромать, потому что следователям, начальству не будет дана команда объективно подходить к проверке и возбуждать уголовные дела, не творить беззаконие, когда бездействием виновным помогают скрывать улики. Я согласен и с Осечкиным — надо хоть как-то залезть в эту тему, разворошить ее изнутри. Как говорится — не до жиру. А впоследствии, при хороших обстоятельствах, довести все это до логического завершения.