T.me Пока Путин рассказывает, что Россия вот-вот совершит большой научный скачок, сами ученые в ужасе от того, как война разрушает российскую науку. Многие специалисты покидают страну, а оставшиеся сетуют, что научная работа стала практически невозможной: ведущие мировые институты сворачивают совместные проекты, реактивов не хватает, брони от мобилизации выдаются не всем, а по институтам гуляют нереалистичные списки материалов и оборудования, которые необходимо срочно импортозаместить.
Бегство ученых
После начала полномасштабного вторжения отток ученых из России ускорился, а после объявления мобилизации он приобрел лавинообразный характер — уезжают все, кто может хоть как-то продолжить карьеру за рубежом. Найти себе работу по специальности — главная проблема, но зачастую зарубежные коллеги готовы помочь и предложить работу талантливым российским специалистам. Так случилось с 28-летним молекулярным биологом Сергеем. В России он работал в крупном научно-исследовательском центре, занимался проблемой лекарственно-устойчивого туберкулеза, изучал формирование резистентности микобактерий к лекарственным препаратам. Опубликовал несколько статей в международных журналах. Благодаря помощи коллег из Швеции, ученый получил временную позицию в Каролинском институте в Стокгольме. Сейчас он занимается патогенезом ряда аутоиммунных заболеваний и готовится к конкурсу на PhD-позицию, чтобы в дальнейшем защитить здесь диссертацию и получить ученую степень. Несмотря на то. что позиция временная, возвращаться в Россию пока не планирует.
Как правило, эмиграция сопровождается снижением статуса. Специалистам трудно сохранить за рубежом высокую позицию, которая была у них в России, а на дауншифтинг готовы далеко не все профессора и доктора наук, рассказывает молекулярный биолог Александр (имя изменено) — кандидат биологических наук, соавтор около 50 публикаций в международных научных журналах. Его лаборатория в Научно-медицинском исследовательском центре онкологии занимается новыми видами терапии, изучает то, как опухоли становятся устойчивыми к терапии и как это предотвратить.
«Моя жена очень хочет уехать. Но у меня довольно высокая позиция, за рубежом трудно найти работу на такой же. Плюс мои личные проекты идут хорошо. И я не могу бросить своих сотрудников, многие из которых точно не поедут», — комментирует ученый.
Существуют различные программы поддержки и помощи уезжающим, такие, к примеру, как Scholars at risk. Однако там есть определенный порог входа, например, наличие подтвержденной физической опасности в России. Это значит, что помочь смогут не всем.
Увольнения и запрет на «удаленку»
Некоторые уехавшие от мобилизации ученые пытались сохранить сотрудничество со своими российскими институтами. Они хотели продолжить заниматься уже начатыми проектами и исследованиями. Однако сохранить связи получается крайне редко. Чаще всего продолжать работу мешает руководство, рассказали The Insider сразу несколько собеседников из крупных российских институтов. Бывший сотрудник Московского инженерно-физического института подтвердил, что именно руководство института не пошло навстречу:
«Все так или иначе были вынуждены разорвать отношения. И я, и обе мои коллеги были готовы на продолжение сотрудничества в удаленном формате — например, проводить занятия дистанционно или консультировать студентов по написанию курсовых или дипломных работ. Но на это не пошел университет. Руководство заявило, что ситуация неблагоприятная, “вы находитесь за пределами России, и вообще мы должны смотреть у вас паспорт с печатью о въезде, чтобы мы могли вас обратно пустить работать, так что или возвращайтесь, или увольняйтесь“».
Часто для работы необходимо физическое присутствие ученых в России, потому что нужно подписывать документы, а делать это удаленно иногда невозможно: электронная подпись есть не у всех, и не всегда она принимается. Даже если администрация института лояльна к уехавшим и готова разрешить трудиться удаленно, проверяющие инстанции могут потребовать присутствия специалиста в России. Об этом The Insider рассказал российский физик:
«Всё время нужны подписи, какие-то согласования. Если под человека выделен российский грант или даже несколько, то он должен как минимум раз в 30 дней появляться в России. Поэтому слабо представляется, как люди могут долго поддерживать связь. Кто-то пытается, но, на мой взгляд, это всё достаточно ненадолго».
Уехавшие из России ученые могут лишиться грантов, выданных в России, о таких случаях знает молекулярный биолог Александр:
«Российский научный фонд, который выдает большинство грантов в РФ, требует присутствия в России всё время, кроме официальных командировок и отпусков. Они имеют доступ к базам о пересечении границ и говорили начальству институтов, что будут прекращать гранты тех, кто уехал. Я знаю про двух аспирантов, которые получили гранты на поездку в США. И им временно прервали российские гранты на тот срок, что они были за рубежом, пока они не вернулись».
Лишение доступа к данным
Если не получается сохранить сотрудничество с институтом, то ученые, как правило, стараются передать свои проекты остающимся коллегам. Однако в случае спонтанного отъезда или, тем более, уже из-за рубежа это сделать сложно. Поэтому исследования приходится закрывать или перевозить с собой, если есть возможность и время.
Переехавшие в другую страну ученые часто теряют прямой доступ к объектам исследований. Например, не могут получить манускрипты, которые так и не были оцифрованы — в России таких довольно много. В то же время руководство зачастую не разрешает оставшимся коллегам фотографировать архивы и передавать снимки уехавшим.
Больше всего эта проблема затрагивает регионалистов, историков и исследователей России. В начале 2010-х годов в России прошла так называемая «архивная контрреволюция» — темпы рассекречивания документов, связанных с советским периодом, упали, а оцифровывать уже находящиеся в публичном доступе документы практически перестали. При этом во многих архивах и библиотеках ввели плату за копирование даже своими собственными средствами, например, за съемку на телефон. Как рассказал собеседник The Insider, в одном из московских архивов за право сфотографировать одну страницу нужно отдать 38 рублей, а в документах таких страниц могут быть сотни. Впрочем, нанять человека внутри страны для оцифровки бумаг всё равно недостаточно: исследователю необходимо видеть сами каталоги, чтобы понимать, к чему есть доступ.
Большая проблема возникает и у ученых, которым необходимо работать с полевыми исследованиями, то есть физически иметь доступ к объектам изучения в России. Допустим, если нужно ехать в удаленные деревни и общаться с местными жителями. Так, исследователи культуры, фольклора или, например, лингвисты часто не могут работать удаленно.
Нехватка реактивов
В российских медицинских и биологических лабораториях после начала вторжения России в Украину начались проблемы с закупкой редких реактивов. Примерно 90% реактивов — это импорт, рассказала The Insider кандидат наук Марина (имя изменено) из московской лаборатории изучения стабильности генома. Многие вещества заменить нечем, аналогов нет ни в России, ни в Китае, ни в Индии. Проблемы были и до начала войны: если в США или Европе любой реактив приходит через 2–5 дней, то в России нужно было ждать 2–3 месяца, а сейчас время ожидания увеличилось еще больше. Но главное, нет гарантий, что реактивы в итоге придут.
Лаборатория, в которой трудится Марина, занимается фундаментальными исследованиями в области стабильности генома. Она рассказывает, что из-за сложностей с поставками работу пришлось временно прервать и начать заниматься закупкой реактивов:
«Уже 24 февраля стало понятно, что сложности с реактивами будут, поэтому с 25 февраля две недели подряд наша лаборатория вместо экспериментов занималась закупкой реактивов. Многое мы смогли закупить на год вперед. Для каких-то реактивов мы нашли замену, проявив изобретательность. Например, на AliExpress мы купили дешевую раффинозу, которая продается там как пищевая добавка».
Однако купить специальные среды Gibco для культивирования клеток человека лаборатории не удалось. Ученые в поисках замены вынуждены были пробовать разные варианты сред и сывороток нескольких производителей. Марина рассказывает, что они попытались найти замену среди индийских и российских аналогов, но генетически измененные клетки оказались слишком чувствительными и «не захотели» на них расти.
До сих пор не удалось закупить ингибиторы протеаз — реактивы, с помощью которых в лабораториях выделяют белки для последующего изучения и работы с ними. Запасы или закончились, или подходят к концу. По словам Марины, три компании пообещали доставить их еще весной, но в итоге реактивы не были поставлены даже в декабре. Эти проблемы, по мнению собеседницы The Insider, были связаны, скорее, не с санкциями, а с нарушением логистики.
«Скорее всего, после Нового года мы больше не сможем выделять белки. Будем искать ингибиторы у коллег в других институтах, будем искать новых поставщиков», — сетует Марина в разговоре с The Insider. Так, с редкой плазмидой российских ученых выручили коллеги из Беларуси. Однако всё это отражается на скорости работы. По словам Марины, уже полгода исследования с культурами клеток почти не продвигаются.
О перебоях с реактивами рассказывает и биолог Александр. Его лаборатория занимается новыми видами терапий в онкологии, изучает устойчивость опухолей к терапии и предотвращение развития этой устойчивости. По словам биолога, крупные фирмы, поставляющие реактивы и оборудование, например, Thermo Fisher, перестали работать в России, и их реактивы продают «в серую»:
«У нас с коллегой была группа в Telegram по обмену реактивами и научной взаимопомощи, до войны там было 300 человек, сейчас больше 5000 — люди стараются решать эти проблемы вместе, ищут новых поставщиков».
Разрыв международных связей
После начала вторжения России в Украину научно-исследовательским институтам пришлось закрыть свои проекты. Например, Минфин США внес в черный список фонд «Сколково», Сколковский институт науки и технологий (Сколтех) и технопарк «Сколково», так как институты работают над проектами в области обороны России. А MIT (Массачусетский технологический институт) получил циркуляр, запрещающий работу с российскими учеными.
Чтобы поучаствовать в зарубежном проекте, российскому ученому нужно отказаться от какой-либо аффилиации с отечественным подсанкционным институтом или научным центром, поскольку сотрудничество на уровне организаций де-факто может быть запрещено. Зачастую одно из условий получения иностранного гранта — отсутствие связи с российским институтом, рассказывает The Insider собеседник из Института социологии РАН, изучающий морально-этические изменения в российской академической среде после начала российского вторжения.
В НИИ, которые не попали под санкции, тоже ощутили последствия войны. События 24 февраля застали ученых из лаборатории Марины за активной работой над совместным проектом с индийскими коллегами, поддержанным Российским фондом фундаментальных исследований (РФФИ). Коллеги Марины, ученые из Индии, планировали приехать в Россию, но им пришлось отказаться от поездки из-за неопределенности с перелетами и вопросов безопасности. Впрочем, специалисты смогли успешно завершить все исследования в общем проекте с индийскими коллегами и опубликовали совместную статью.
«В годы холодной войны сотрудничество в гражданской науке не прекращалось, хочется надеяться, что этого не произойдет и сейчас», — рассчитывает Марина. Но пока, по ее словам, от многих командировок приходится отказываться:
«К сожалению, в этом году мы не смогли поехать в командировку в США, чтобы продолжить работу над структурой фермента, который мы изучаем. Просто не было мест для записи на визу. Но с коллегами из США, с двумя лабораториями, мы продолжаем писать совместные статьи. Одну только что послали в британский Nucleic Acids Research, другую дописываем».
Впрочем, почти все опрошенные The Insider ученые говорят, что международное сотрудничество не останавливалось. Иностранные специалисты с пониманием относятся к положению, в котором оказались российские коллеги. Но, по словам Александра, есть отдельные случаи прекращения кооперации. Например, Германия запретила такое сотрудничество формально, в США отдельные институты запрещают своим сотрудникам работать с россиянами, рассказывает молекулярный биолог:
«Люди отказывались от мест в публикациях, которые делали вместе несколько лет. Научных журналов очень много, поэтому мест, где можно опубликоваться, тоже много, но у отдельных коллег зависли статьи, и кажется, что отказов в публикациях стало больше. Иногда редакторы не могут найти рецензентов — отказываются рецензировать русских».
«Мы ожидаем, что в следующем году могут сократить финансирование, уедут еще коллеги, станет еще меньше коллабораций, — говорит Александр. — Но пока мы рассчитываем работать и хотя бы закончить самые важные статьи».
Уехавший в Швецию молекулярный биолог Сергей тоже продолжает публиковаться. Его последняя статья вышла в международном журнале летом 2022 года. В лаборатории Марины сложностей с публикациями также не возникало. Несколько статей находятся на рассмотрении в международных журналах.
«Я работаю редактором в международном журнале. Сейчас публикуются все статьи, независимо от страны исследования. Нет ограничений по финансированию со стороны российских фондов, — отмечает Марина. — Со стороны зарубежных коллег я встретила только понимание. Сразу после 24 февраля коллеги стали мне писать, спрашивать, всё ли у меня и моей семьи в порядке, смогу ли я посещать конференции и выезжать из страны».
«Нам предлагалось украсть рецепт и сварить препапарты самим»
Сотрудник Института физики твердого тела РАН рассказал The Insider, что в начале войны по исследовательским центрам ходили списки, составленные разными министерствами и крупными компаниями, в которых были сотни материалов, необходимых для производства техники и приборов. «Ученым предлагалось научиться их производить самим, в том числе, нарушая патентное право. То есть украсть рецепт и сварить самим», — объясняет ученый.
В основном это были технологии и приборы, связанные с нефтяной, химической, металлургической промышленностью, а также электроникой. Например, в России всё еще не получилось повторить технологию производства фторполимеров, необходимых для разработки электроники. Часть материалов, продолжает собеседник, все-таки удается ввозить через третьи страны, например, фоторезисты, без которых собирать электронику невозможно.
Однако когда речь заходит о крупных, сложных станках, количество которых в мире составляет десятки, максимум сотни, появляются непреодолимые трудности, рассказывает собеседник The Insider. Подобную технику очень легко отследить и понять, для кого предназначена закупка. Даже если завезти оборудование всё-таки удалось, без поддержки официального поставщика или производителя его невозможно обслуживать и ремонтировать, а зачастую даже использовать, потому что ПО может быть отключено. Например, немецкое оборудование для спектрометрии от компании Bruker — сейчас его привезти в Россию практически невозможно, и из-за проблем с комплектующими и софтом. Многие институты даже не пытаются приобрести технику, так как высока вероятность, что приборы стоимостью от 10 тысяч до миллиона долларов просто не запустятся.
Без поддержки официального поставщика или производителя оборудование невозможно обслуживать и ремонтировать
Многие разработки аналогов, несмотря на объявленную в 2014 году кампанию по импортозамещению, либо не ведутся вовсе, либо пока еще не увенчались успехом, рассказывает The Insider аспирантка, работающая в сфере сверхпроводящей электроники.
Но есть и оборудование, аналоги которого можно купить у российских разработчиков. В первую очередь это техника в сфере космоса и оборонки. Еще со времен СССР осталась возможность выпускать вакуумные установки для напыления металлов, продолжает рассказ сотрудник физического института. Но они чаще всего были более низкого качества, чем западные аналоги, и исследователи предпочитали не рисковать, особенно учитывая, что речь шла о станках ценой в 5–10 миллионов рублей.
Причем технологическая нехватка может коснуться и тех областей, где нужно менее узкоспециализированное оборудование. Например, биоинформатик из ЧНИУ «Биомедицинский центр» Ибрагим (имя изменено) рассказывает, что уже есть большие проблемы с доступом к вычислительным мощностям. Многие расчеты можно производить на обычном компьютере, но для каких-то крупных задач нужны мощные сервера, и чаще всего для этих целей использовали облачные технологии, которые сейчас либо очень трудно, либо невозможно оплатить.
Отсутствие брони от мобилизации
Невозможность получить бронь от военной службы стала одним из главных факторов, вынуждающих молодых ученых покидать Россию и, соответственно, удерживающим их от возвращения домой. В настоящее время бронь от мобилизации получили только преподаватели российских университетов с учеными степенями: кандидаты и доктора наук — об этом заявил глава Минобрнауки Валерий Фальков.
Молодых же специалистов без степени могут призвать — притом, что противников войны среди российских ученых особенно много. В первые же дни российского вторжения более 7000 ученых подписали письмо против проведения «специальной военной операции» в Украине. Весной соцопросы показали, что 85% работников науки против российской агрессии. А по данным социологического исследовательского проекта Russian Field, войну против Украины поддержали всего 8% ученых.
«Многие уехали, когда объявили мобилизацию… Впрочем, многие вернулись, когда их институты смогли сделать брони», — рассказывает Александр. Он в конце сентября тоже уезжал на месяц в Беларусь, взяв отпуск.
Институт, в котором находится лаборатория Александра, смог обеспечить брони всем сотрудникам от 30 до 50 лет, у которых есть ученая степень. До этого повестки приходили некоторым из них, но в результате никого не призвали. Вопрос «уехать или остаться» стал главным для всех ученых, говорит биолог. Так же считает и уехавший в Швецию Сергей:
«Мне повестку не присылали, но это мало успокаивает: теперь уже понятно, что эти люди не остановятся ни перед чем».
Некоторые ученые уехали вслед за близкими, которым пришла повестка в военкомат. Молекулярный биолог, кандидат наук и сотрудница одной из московских лабораторий Марина сейчас находится в Москве, готовится к защите докторской диссертации, но фактически вынуждена жить на две страны. Война стала для нее семейной трагедией:
«У моего мужа мама живет в Украине, для него это личное горе, он уехал из России. В нашей лаборатории никто не уехал, я продолжаю работать, живу на две страны, хотя предложения работы поступали».
Ни денег, ни исследований
Часть российских ученых ориентирована больше на национальные проекты: внутренние конференции, публикации в российских журналах — они уделяют больше внимания темам, интересным внутри страны. Другая (наиболее продвинутая) часть ориентирована больше на международную науку — они участвуют в совместных разработках, международных публикациях. Чем дальше заходила глобализация в науке, тем больше становился процент «международников». Сейчас сильнее всех страдают именно они. Поэтому можно ожидать и падения качества международного сотрудничества.
Пострадает и качество российских специалистов, уверены собеседники The Insider. Покинули страну и продолжают из нее уезжать, как правило, лучшие в своей области, ученые, у которых больше всего связей с международной наукой. Многие из специалистов такого уровня, помимо исследовательской работы, занимаются преподаванием и научным руководством. Их отъезд сильно бьет по мотивации и желанию студентов и аспирантов продолжать свой путь в науке.
Собеседники The Insider опасаются, что увеличится число случаев так называемого осознанного плагиата, когда российские ученые получают данные из исследований иностранных коллег и не указывают авторство. В условиях отсутствия доступа к зарубежному опыту российские ученые могут начать «изобретать велосипед», создавая и открывая то, что уже было создано или открыто иностранными коллегами. Это в целом замедлит развитие российской науки, так как любая современная наука не может быть национальной. Всё, что используют как рядовые граждане, так и учёные — результат международной кооперации. Если наука сконцентрируется внутри страны, то одно из важнейших современных направлений во всех сферах — сравнительные исследования — может попросту стать невозможным.
Из России уехали лучшие в своей области ученые
«В целом, я думаю, для [российской] науки настают последние дни. Или уже настали, — заявила The Insider молекулярный биолог, основатель биотехнологической компании Sendai Viralytics из США Ольга Матвеева. — Просто в России многие этого еще не понимают».
Российскую науку ждет и сокращение финансирования. В опубликованном проекте бюджета на 2023–2025 годы указано, что на гражданскую науку планируется потратить: в 2023-м — 492 млрд рублей (1,69%), 2024-м — 490 (1,66%), а в 2025-м и вовсе — 473 (1,62%). Для сравнения, в 2021 году выделялось 626 млрд рублей (2,53%), а в прошедшем 2022-м — 569 (2,85%). Такое резкое уменьшение финансирования может привести как к общему ухудшению обеспечения институтов и исследовательских центров (например, новым оборудованием или возможностью чинить старое), так и к падению зарплат ученых, которые, за исключением нескольких сфер (например, физики и биоинформатики), и так невероятно малы.