T.me Все антиутопии — это переохлажденные общества. Фактически каждый день приходят сообщения о катастрофах, авариях, происшествиях. Публикуются доклады и исследования, показывающие рост негативных явлений практически во всех областях и сферах деятельности. Отчасти это можно объяснить эффектом СМИ, которые прямо заинтересованы в транслировании негативной информации, так как обычная повседневная “не цепляет”, плюсом к этому стоит учесть, что в стране режим развязал террор против населения, а значит — есть прямой запрос на трансляцию негатива, страха и ужаса для поддержания процесса насилия над обществом.
Тем не менее, перед нами вполне характерная картина идущего неуклонно социального нагрева. Отклонения от нормального состояния социума. Что входит в понятию “норма” для социального субъекта? В первую очередь противоречие между упорядоченной деятельностью в масштабах отдельных социальных блоков и неупорядоченностью деятельности социума в целом.
Нормальное общество состоит из отдельных составляющих его блоков-кирпичиков: семья, цех, партия. Каждый из таких блоков является самоуправляемым и живет по своим внутренним соглашениям между членами этого блока. В каждой семье есть свои нормы, традиции, правила. Каждое профессиональное объединение/цех регулируется своими собственными профессиональными правилами и рамками, партии/религии формируются на основе идеологических воззрений и норм, требуя от своих членов соответствия принятым внутри этой социальной группы нормам. Иначе говоря, в каждом из социальных блоков происходит перераспределение потенциальной энергии деятельности в тепловую, неупорядоченную. Избыточное тепло отводится за пределы социального блока и попадает в “общий котел” социума. Поэтому нормальное общество — это упорядоченная деятельность составляющих его блоков и неупорядоченная, конфликтная деятельность в масштабах всего социума. Эти конфликты и создают противоречия, которые двигают развитие всего социума.
Это — норма. То есть, в некотором смысле идеализированная модель вроде “идеального газа”. В реальной жизни, конечно, такой идеальной модели не существует. Всегда есть отклонения.
Эти отклонения можно измерять с помощью понятия “социальная температура”. Его сложно сформулировать, еще сложнее измерить, но интуитивно понятно, что рост социальной температуры — это избыточное “тепло”, которое возникает внутри социальных блоков и отводится в социум, а снижение социальной температуры — наоборот, упорядочивание деятельности самого общества, но за счет нескомпенсированной “теплоотдачи” от составляющих общество социальных блоков.
И то, и другое состояние нельзя назвать нормой, так как в переохлажденном обществе группы более низкого ранга по отношению к более высоким становятся неустойчивыми и легко разрушаются внешним воздействием. Разрушается в первую очередь семья, как базовая ячейка общества, затем группа более высокого порядка (клан), затем перестают действовать профессиональные нормы цеха/профессии, и наконец, разрушаются базовые основы партий/религий. Причина — им некуда отводить избыточное тепло, вырабатываемое ими в процессе своей деятельности, и они деструктурируются, утрачивают свой функционал. Все антиутопии — это переохлажденные общества. Достаточно вспомнить “1984”, где главный герой даже не испытывал потребности в семейных отношениях, а сексом и деторождением он занимался исключительно по разнарядке партии.
Переохлажденное общество в пределе становится абсолютно монолитным и столь же абсолютно хрупким. Любое внешнее воздействие его разрушает, как разрушает многометровую толщу бетона даже не очень сильное землетрясение. И именно по той причине, что бетон монолитен. Устойчивые к внешним воздействиям конструкции, наоборот, делают подвижными, чтобы двигающиеся части компенсировали колебания, вызванные внешним воздействием.
Россия, как страна, построившая террористическую антиутопию, является сегодня классическим переохлажденным обществом. Фактически все его признаки налицо: стремительно деградирует институт брака, экстремально падает рождаемость.
В профессиональной деятельности разрушаются все нормы и правила (пресловутые снипы-хрипы). Журналистов нет, есть только пропагандисты — иначе говоря, внутренние механизмы профессионального сообщества, регулирующие соотношение продажных и честных представителей цеха, разрушены. Образцом профессии становятся самые отвратительные ее представители. Государственная служба перестала генерировать свой функционал, управление сводится к пресловутым распилам-заносам. Стремительно падает производительность труда, во всех областях и сферах деятельности нарастает дефицит кадров, так как падение качества деятельности компенсируется за счет увеличения численности занятых ею, но у этого процесса есть предел, либо недостаточно людей, либо возрастают издержки управления (так называемый “белый шум”).
Даже то, что высшее руководство страны видит нарастающие проблемы, но совершенно не в состоянии ни отрефлексировать их, ни осмыслить причины происходящего, ни выдвинуть верный алгоритм решения, говорит о катастрофическом падении уровня управления страной в целом. Разрушение института брака и падение рождаемости — следствие переохлаждения общества за счет избыточной зарегулированности всех процессов по принципу “сверху вниз”. Что делает руководство? Правильно, оно предлагает еще более зарегулировать и буквально приказать рожать (в том числе и через введение уголовного преследования “за подстрекательство к абортам”). То есть, вместо разрешения проблемы оно предлагает ее усугубить, причем в наиболее тяжелом виде. Проще говоря — налицо полное несоответствие управляющего контура проблемам и противоречиям управляемого объекта.
Переохлажденное общество — это своеобразный человеческий “муравейник”, который действует по некой единой программе. Здесь, по всей видимости, и кроется ответ, почему в России нынешний режим еще продолжает существовать. Россия традиционно тяготеет к общинной форме самоуправления просто в силу того, что “сообща” эффективнее противостоять внешним угрозам. Власть для российского общества традиционно является экзистенциальной угрозой, врагом номер один, на уровне самых разрушительных стихийных бедствий.
Возникает любопытный феномен. С одной стороны власть объективно заинтересована в деградировании общества и “сбросу” его в традиционную фазу развития. Просто потому, что она сама (власть) деградировала настолько, что управление городским индустриальным обществом для нее становится неподъемной задачей. Городское общество индивидуалистично, а это классическая характеристика перегретого состояния общества. То есть, охладить городское общество можно лишь до какого-то предела, далее социальное тепло просто некуда отводить, отсюда и действия власти по внешней агрессии и внутреннем террору, как процессам сброса социальной энтропии и попытки вынести накопленную избыточную теплоту за пределы системы. Сама система остается принудительно переохлажденной, но на уровне разрушаемых социальных блоков продолжает накапливаться избыточное тепло, превращая их в перегретые участки.
Та же нацистская Германия, быстро выстроив свой “муравейник”, была просто вынуждена начинать внешнюю экспансию, так как созданное Гитлером упорядоченное во всех сферах общество начало разрывать внутренними напряжениями, как перекаленное стекло. Поэтому и была поставлена задача расширения жизненного пространства как способ сброса этих напряжений вовне. Российский режим, перейдя к террору, как единственно доступному ему методу управления, точно так же очень быстро пришел к необходимости внешней агрессии, так как внутренний террор может справиться с ростом социальной температуры лишь в ограниченном количестве. Далее эффективность падает, а крах управления создает дополнительные ограничения. Говоря иначе, войны становятся элементом выживания режима.
Так вот, о феномене. Власть объективно заинтересована в “опускании” общества из городской фазы в традиционную. Мы видим это по росту требований “вернуться к традиции/скрепам”. Экстремисты типа Дугина предлагают вообще пойти по методу Пол Пота/Иенг Сари и принудительно провести процесс деурбанизации, как ускоренный способ перейти к традиционному укладу.
Власть не идет на это не по причине избыточного гуманизма, а потому что отдает себе отчет в том, что нынешний уровень управления просто недостаточен для подобного проекта. То, что в его ходе погибнет минимум треть населения, руководство страны, понятно, совершенно не трогает. Оно готово заплатить и большую цену, но понимает, что просто надорвется в процессе.
Тем не менее, деградация социума происходит. Пускай и медленно, но одичание становится трендом. Нюанс в том, что традиционное российское общество склонно к стихийной кластеризации — созданию общин для выживания в условиях все более тяжелых условий. И чем глубже происходит опускание социума в архаику, тем менее подконтрольным становится процесс стихийного самоупорядочивания общества для противодействия разрушительным действиям власти. Возникает новое равновесие, которое и поддерживается этим противодействием. Парадокс (и феномен) как раз заключается в том, что в монолите возникают механизмы компенсации, которые и поддерживают режим в относительно устойчивом состоянии.
Иначе говоря, чем сильнее режим пытается задавить общество, тем сильнее в нем возникают механизмы противодействия (мы это видим по пассивному сопротивлению в виде тотального бойкота). И в то же самое время это позволяет продлить время существования режима за счет возникновения механизмов компенсации насилия.
Конечно, это никак не отменяет того, что предел устойчивости и режима, и общества все равно небеспределен, и что-то закончится раньше. Толчком может стать внешний фактор (явное поражение или разгром в любой из внешних войн, которые вынужден проводить режим), либо внутренний фактор — необязательно социального содержания, возможна техногенная авария, природный катаклизм или что-то в этом роде. Но крах попыток поддерживать переохлажденное состояние неизбежен. Вопрос: когда важен с точки зрения конкретного человека, но с точки зрения исторических процессов он несущественнен. С точки зрения конкретного английского крестьянина вопрос: когда лендлорд начнет огораживание и сгонит его с земли был критически важным, но для исторического процесса абсолютно все равно: началось бы огораживание на тридцать лет раньше или на тридцать — позже. Условия сложились, а далее — вопрос вероятностей.
Учитывая, что мы находимся все-таки в более высокой фазе развития, временные интервалы существенно меньше тех, которые были ранее. И процессы, занимавшие столетия, сегодня спрессованы в десятилетия. Поэтому, думаю, что время краха режима не так уж и далеко — он очевидно прошел через большую часть всех своих устойчивых и квазиустойчивых состояний и сегодня находится в положении, близком к коллапсу. Что именно столкнет его в необратимую катастрофу и когда это произойдет — это вопрос вероятностный. Объективные условия уже сложились. Когда сейсмологи регистрируют все более сильные толчки, они не могут сказать лишь две вещи — в какой момент и в какой именно точке произойдет тот самый фатальный толчок, который сдвинет огромные пласты земной коры, казавшиеся монолитными.