T.me Пандемия коронавируса длится уже почти два года и, кажется, что конца ей нет. Один штамм сменяет другой, начинается новая волна, больницы снова заполняются пациентами. Все это время в «красных зонах» за жизнь пациентов борются врачи — многие из них уже морально и физически истощены. Кто-то уже ушел из профессии или сменил область, а кто-то готовится сделать это. Что приводит к выгоранию врачей в России и как они с ним справляются?
«Я, может, сейчас с вами живая, но я приду домой и буду просто лежать. Ни с кем не буду общаться, ни с кем не буду говорить, не буду читать. Буду лежать и ждать следующего дня. И так уже пару месяцев», — говорит 27-летняя Анастасия Протопопова.
Она оказалась в «красной зоне» в самом начале пандемии — весной 2020 года. Ее с однокурсниками, студентами медвуза, на «добровольной основе» отправили туда на практику.
«Отказаться можно было, но у нас выпускные курсы, все хотели в ординатуру. Нам говорили: «Списки тех, кто не пойдет, подадим в минздрав, — рассказывает девушка. — Я думаю, что это, конечно, ерунда, но люди в такой ситуации не хотели судьбу испытывать».
Так девушка стала медсестрой в реанимации большого временного центра, куда поместили больных коронавирусом.
Анастасия признается, что в первый рабочий день она «обалдела». В отличие от большинства ее однокурсников, которых отправили помогать «легким» больным в интенсивную терапию, ее послали в реанимацию: «Когда я начала работать медсестрой, навыков у меня практически не было. Ну, родителям в попу укол могла сделать. И вот мы приходим в отделение, меня отправляют в реанимацию. Я захожу — все на ИВЛ, что-то все время пищит, я на все это смотрю огромными глазами… Мне пациентов даже касаться было страшно, не то что работать».
На то чтобы освоиться, у Анастасии ушло некоторое время. «Прошло полтора года, и я уже понимаю, что и как надо делать, все на автомате. Но первое время было очень страшно», — говорит она.
Сейчас девушка совмещает ставки ординатора-реаниматолога в «зеленой зоне» и медсестры в ковидной реанимации в одном из московских стационаров.
По словам Анастасии, в первый год работы с ковидными больными у нее были моральные силы «дистанцироваться от пациентов»: «Разумеется, я им не хамила. Но я могла оставлять работу на работе. А дом — это дом». Но с лета 2021 года ситуация начала меняться — частично на фоне семейного конфликта. Медсестра поняла, что начала «все пропускать через себя», переживать из-за каждого пациента.
Девушка не знает, можно ли назвать ее состояние выгоранием, но ей очевидно, что «что-то идет не так».
Истории врачей c передовой борьбы с коронавирусом в Нью-Йорке, Лондоне и Москве.
Что такое выгорание?
«Выгорание в медицине — частое явление даже вне пандемии, — рассказывает психотерапевт Екатерина Сигитова. — Выгорание возникает из-за длительного эмоционального и физического напряжения в условиях постоянного рабочего стресса».
По различным данным, до 40-50% медработников в каждый момент времени находятся в состоянии выгорания.
Психотерапевт выделяет четыре стержневых симптома, по которым можно распознать выгорание:
- истощение;
- изменение отношения к людям и себе, деперсонализация — ощущение потери физической связи с миром и собственным телом;
- «расчеловечивание» пациентов и коллег — лишение субъектности, отношение не как к человеку, а как к функции, предмету, объекту;
- общее снижение профессиональной эффективности.
Выгоранию почти в половине случаев сопутствует депрессия, отмечает Сигитова.
Часто сверхнагрузки приводят к такому виду эмоционального истощения, что во время работы человек «моторно» собирается и «разгоняется», а потом, когда можно перестать выполнять свои функции, система отключается и уже ничего другого внутрь не помещается — никакие переживания, действия, желания, говорит психолог Екатерина Артеменко.
«Сложные ситуации приводят к обострению наших кризисов. Впрочем, иногда позволяют от них отвлекаться и не замечать, и тогда возникает вышеописанное отключение. Но кризис «догонит» и все равно придется встретиться с важными вопросами, с которыми встречаются все мыслящие и чувствующие люди — зачем я тут, какой в этом всем смысл?» — говорит психолог.
По словам Сигитовой, у выгорания есть три степени. При первой может помочь снижение рабочей нагрузки, а также медитация, прогулки, восстановление режима дня. При второй степени, как правило, помогает длительный отпуск, больничный или смена работы, а при третьей уже требуется психотерапевтическое и иногда медикаментозное лечение.
Помочь себе самостоятельно можно, только если выгорание не зашло далеко, подчеркивает она.
«Классические рекомендации для всех людей, обнаруживших у себя признаки выгорания (в том числе для врачей): использовать любые доступные техники снижения стресса, больше двигаться, следить за режимом дня, бывать на природе, по возможности восстановить границу между работой и остальной жизнью, искать поддержки других людей, обратиться к психологу, снижать перфекционизм», — объясняет Сигитова.
Однако она признает, что все это в условиях пандемии и связанных с нею условиях работы будет действовать примерно как «дробина для слона».
«Часть врачей и медсестер просто не смогут быть менее ответственными и напряженными из-за особенностей своей личности; часть уже пропустили тот момент, когда можно было что-то сделать», — поясняет она.
Сигитова говорит, что может дать единственную реалистичную рекомендацию работающим в пандемию врачам, которые все еще не хотят менять работу: «Переждать плохие времена, они обязательно пройдут».
«Проблема медицины как отрасли в том, что причины выгорания очень редко находятся под контролем отдельных сотрудников: дело в 80-90% случаев в плохой организации лечебного процесса, — говорит Сигитова. — Врачи и медсестры отчаянно пытаются сохранить хоть какое-то качество работы и удержать стандарты в условиях хаоса и неопределенности, которые созданы не ими. Так что без серьезных интервенций «сверху» сделать что-то с выгоранием на уровне отдельного человека вряд ли удастся».
«Я был нужен другим людям»
Дениса Шойхета, как и Анастасию, «призвали» на борьбу с ковидом в самом начале карьеры — прямо с университетской скамьи. Он рассказывает, что одним из первых записался в ковидный госпиталь медбратом. Работал в первую волну с апреля по июнь, а с началом второй волны окончил университет и пошел в поликлинику терапевтом на вызовы.
По его словам, в первое время у него было чувство гордости, сопричастности к большому делу: «В самую первую волну это было, особенно когда все говорили по телевизору: «Врачи — герои». Осознавать, что причастен к этому, было очень приятно». Родственники тоже позитивно реагировали, когда узнавали, что он работает с больными ковидом, рассказывает врач.
О похожих эмоциях в первое время работы в пандемию рассказывают и другие медики, с которыми поговорила Би-би-си. Большинство медиков попросили не указывать их фамилии или места работы, так как они не уполномочены давать официальные комментарии СМИ.
Во временном ковидном госпитале был первый врачебный опыт и у врача-кардиолога Вадима. «Я почувствовал то, что никогда не чувствовал до этого — насколько бы ни было тяжело, я был нужен другим людям. Меня это вдохновляло, и никакой речи о выгорании не шло», — описывает он первые недели своей работы.
«Тут я прямо окунулась в больничную жизнь. И мне понравилось. Меня затянуло. Это было то, что я хотела», — рассказывает о начале работы в «красной зоне» Анастасия Протопопова.
«Мне лично было интересно увидеть пациентов [с ковидом]», — рассказывает в беседе с Би-би-си о своем опыте работы с ковидом анестезиолог-реаниматолог Дмитрий (имя изменено по просьбе героя).
Многие врачи отмечают, что их мотивировала и финансовая сторона вопроса — в «красной зоне» получают хорошие надбавки к зарплате.
«Пока что еще держусь, как дальше — не знаю»
Однако уже буквально через месяц-два у большинства из них восторг сменился фрустрацией, и начали возникать симптомы выгорания — во многом это было связано именно с проблемами в организации работы.
Например, Вадим, уже перейдя в «красную зону» стационара в Люберцах, столкнулся с тем, что руководству учреждения было безразлично почти все. «Банально — не было принтера в отделении, и мы две недели просили отремонтировать его. Из-за этого возникали конфликты, невозможно было вести историю болезни», — рассказывает он.
Его смущала и общая нестабильность работы: «Сейчас ты работаешь сутки через сутки, а через месяц можешь вообще не работать, потому что часть врачей сокращают, говорят: «Вы не нужны сейчас, но когда-нибудь мы вас позовем». «В основном работа идет по срочному трудовому договору. Для меня это более весомый фактор, приводящий к выгоранию, нежели сами больные», — объясняет Вадим.
«Эмоциональное выгорание возникало в моей работе и до ковида в более легкой форме, — рассказывает анестезиолог-реаниматолог Дмитрий. — Но когда я работал с этими пациентами, чувство бессмысленности моих действий иногда меня посещало, и энергии это не прибавляло».
Его фрустрировало то, что ковидные госпитали основывались на пустом месте: «Это были не структурированные заведения, процессы были не отлажены, персонал был не всегда оптимальной квалификации.»
«Предпринятые усилия в таких условиях могли не давать результата, и это, безусловно, расстраивало», — объясняет Дмитрий.
На психологическое состояние, причем очень «заметно», влияет и физическая усталость, говорит Анастасия. По ее словам, работу в «зеленой зоне» нельзя даже сравнить с тем, что происходит в «красной», где врачи и медсестры вынуждены часами работать в средствах индивидуальной защиты. Костюмы врачей воздухонепроницаемые, и в них было очень жарко, подтверждает Дмитрий.
Терапевт Денис Шойхет говорит о слишком высокой нагрузке при выезде на вызовы: «Во время эпидемиологического подъема на дому бывает 30-40 пациентов, это невероятное количество. На обычном приеме в поликлинике, где 12 минут на каждого пациента, [бывает] где-то 50-55 пациентов за смену. А это на дому 40…».
Из-за безразличия руководства Вадим ушел из ковидного госпиталя, проработав меньше месяца. «Я не боялся куда-то уйти, у меня было еще две работы. Я просто не стал доводить себя до выгорания, так как занимался бессмысленными вещами… Чтобы выгорания не было, мне важно заниматься вещами, наполненными смыслом», — уточняет он. Сейчас Вадим работает в частной клинике по своей специальности кардиолога, а также в сосудистом центре в Подмосковье и чувствует себя лучше.
Шойхет продолжает работу с ковидными больными и сейчас — в КТ-центре и терапевтом в поликлинике на вызовах — и говорит, что у него уже начинает накапливаться усталость. «В прошлом году была надежда, что в 2021-м году уже точно все закончится, а в этом году понимаю, что, скорее всего, уже в 2024-м или в 2025-м…», — делится он.
«Пока что еще держусь, дальше не знаю…», — рассказывает он о своем состоянии.
«Все усилия сводятся к нулю»
«По сути, все усилия, которые я прикладываю, чтобы сделать что-то со своими пациентами, сводятся к нулю. Потому что из тех, кто в реанимации, выживают единицы, — рассказывает Протопопова. — В нашем отделении, на моей памяти, никто из пациентов старше 60 лет не выжил. А среди молодых были те, кто выживал, но прогноз на жизнь — очень долгая реабилитация и вообще непонятно, чем все закончится».
Врачи говорят, что чувствуют себя беспомощными перед болезнью, с которой борются. Эффективной терапии коронавируса до сих пор нет, многие продолжают болеть очень тяжело, а смертность остается высокой.
В целом в России не так много отделений, готовых выхаживать крайне тяжелых пациентов, рассказывает реаниматолог Дмитрий.
«Чтобы выходить такого пациента, нужны огромные финансовые, кадровые, трудовые ресурсы», — считает он. Он говорит о многих системных проблемах, связанных с нехваткой медикаментов или недостаточной квалификацией персонала.
«То, что мне удавалось в таких условиях кого-то выходить, безусловно, добавляло позитивных эмоций. Но реализовывать такое желание во многих стационарах сложно. Это действительно истощает и никак не мотивирует работать дальше», — делится он.
Сейчас Дмитрий, как и многие другие врачи, ушел из «красной зоны»: «Несмотря на то, что эта работа довольно хорошо оплачивалась, было чувство полного истощения, усталости и отсутствие желания продолжать делать это».
В подобных условиях работы теряется привычный баланс, отмечает психолог Екатерина Артеменко. «Грубо говоря, даже дофамина от хорошо сделанной работы вырабатывается меньше — потому что приходится сталкиваться с намного большим количеством неудач, края, которым не видно», — поясняет она.
Больше всего в памяти Анастасии Протопоповой отложилась смерть 18-летнего паренька, который попал в реанимацию. «Все вокруг него бегали и… [пауза] не получилось». Девушка была в ординаторской, когда маме пациента сообщили о его смерти. «Этот крик я до конца жизни буду помнить», — говорит она.
Анастасия вспоминает о еще одной пациентке: «На «сутках» мне передали детский рисунок для женщины, которая лежит на ИВЛ. Ей лет 50. Это разрыв сердца. По-хорошему я должна была просто положить его на кровать и уйти. А я засмотрелась на него, и так мне грустно стало, так жалко этого ребенка, который маме своей рисунки рисует, а мама-то не вернется. Это уже понятно, что она не вернется».
«Ненавидела всех, кто писал, что прививки — это зло»
«У меня такой пациент был, уже задыхался, интубация. И говорил: «Лучше бы я вакцинировался». Я говорю: «Ну, уже поздно». Не выжил», — вспоминает Протопопова.
Опрошенные Би-би-си медики соглашаются, что скептическое отношение населения к вакцинации и мерам защиты также приводит к ощущению бессмысленности своей работы, а как следствие — к выгоранию.
«Сейчас, благодаря вакцинации, появилась гражданская ответственность. Она отчасти легла на плечи населения, и это ему не понравилось, — рассуждает Анастасия. — Людям нравится, как было раньше, когда можно было винить всех, кроме себя самого. А сейчас все винят непривившихся, а непривитые винят врачей».
Сначала Анастасию «бесили» те, кто публично призывал отказываться от прививок. Но потом сил на это не осталось: «Утопление и удушение, как мне кажется, это вообще две самых страшных смерти: когда ты не можешь вдохнуть. С нашими пациентами это и происходит, они не могут вдохнуть, потому что легких не остается. Хотят люди такой участи? Давайте.»
«Конечно, когда я видел страдания людей, которые попали в реанимацию и даже не могут поесть, потому что тяжело сделать паузу в дыхании, возникает… [пауза] злоба, наверное, неправильно, ну, непонимание, почему множество людей все это не принуждает вакцинироваться, сделать какие-то шаги, чтобы остановить распространение инфекции», — говорит Дмитрий.
Но такое мнение разделяют не все. Вадим, например, сам долго сопротивлялся вакцинации, потому что «она в России превратилась в политику».
«Нежелание россиян вакцинироваться — это протест не против вакцины, а против государства. Потому что государство сделало все, чтобы ему не доверяли», — считает Вадим.
Он спокойно относится и к тому, что не все носят маски в общественных местах: «Даже если человек не носит маску, это его личное дело, он может заболеть и умереть, это его выбор. Моя задача — помочь».
«Это меняет в корне отношение к жизни»
Денис Шойхет замечает, что работа в пандемию снизила его эмпатию, способность сопереживать.
«Просто относишься к этому, как к работе. Бывают у меня и тяжелые пациенты, но я при этом ничего не чувствую. Не знаю, может, это и нормально для нашей профессии…», — неуверенно говорит он.
«Потеря чувствительности — это одна из психических защит. Так мы защищаемся от перегруза», — отмечает психолог Екатерина Артеменко. Это один из упомянутых Сигитовой симптомов выгорания — к людям врачи начинают относиться как к функции или объекту.
«Я в какой-то момент стал понимать, что мне становится все равно, я теряю эмпатию, — говорит о похожем опыте Вадим. — Я им [пациентам] рассказываю, как лечиться, как действовать дальше, они меня не слушают».
Он вспоминает одного из больных, который лежал в стационаре неделю. Вадим приходил к нему каждый день и разговаривал, но при выписке понял, что пациент даже не помнит, как его зовут. «Он пролежал неделю, я к нему приходил всю неделю… И я стал понимать, что тоже становлюсь таким безразличным. Это одна из причин, по которой я ушел из этой больницы», — вспоминает он.
Когда молодой врач ощущает потерю сочувствия, сострадания, надо уходить, уверен Вадим.https://www.bbc.com/ws/av-embeds/cps/russian/features-59807695/p092r8hq/ruПодпись к видео,
«Самый трудный год в жизни»: каким 2020-й запомнят медики из регионов России
«Наверное, изменилось отношение к жизни, — говорит Протопопова в ответ на вопрос, как поменял ее опыт работы в ковиде. — В повседневной жизни никто не думает о смерти».
«А тут ты каждый день, каждый божий день, видишь как люди умирают, как жизнь заканчивается, — поясняет она. — Как они пишут из последних сил что-то про кредиты: «Скажите дочери, чтобы на нее ничего не повесили». И ты понимаешь, что остаются мелкие дела. А ты еще и помочь им не особо можешь. Это меняет в корне отношение к жизни».
Она говорит не только о работе, но и в целом о жизни вне больницы: «Это влияет и на отношения. Если раньше бывало так, что вот, поссорились, и как будто больше никогда не будем общаться — преувеличиваю, конечно, но все же… Сейчас думаю, что лучше вообще не будем ссориться, потому что хрен знает, что завтра будет».
«Не вижу себя в другой профессии»
Психотерапевт Екатерина Сигитова говорит, что тем, кто пострадал уже очень сильно, стоит задуматься о трудовой миграции — либо внутри отрасли, либо в смежные отрасли.
«Это вовсе не так ужасно, как кажется на пике выгорания. Заботиться о себе можно и нужно и таким способом тоже», — отмечает психотерапевт.
Почти 30% тех, кто работает непосредственно с больными коронавирусом, близки к увольнению из-за усталости, а у 37% на фоне эмоционального истощения возникли проблемы со здоровьем, говорится в опросе, проведенном командой популярного среди медиков мобильного приложения «Справочник врача».
Медики, согласно опросу, считают, что отношение общества к ним сильно изменилось по сравнению с началом пандемии: все привыкли к работе врачей в режиме постоянного аврала, их перестали считать героями, а тяжелейший труд в «красных зонах» стал восприниматься как должное. Опрошенные признают, что усталость и эмоциональное выгорание негативно влияют на их отношение к пациентам.
В исследовании приняли участие 2822 респондента, из которых, по данным авторов, около 90% врачей. 611 участников опроса на момент его проведения работали непосредственно в «красной зоне».
Среди врачей и медсестер, работающих в коронавирусных госпиталях и отделениях, только 12,6% все еще «полны сил» и «ходят на работу с интересом».
Сейчас наблюдается «отрицательный баланс» по притоку кадров в здравоохранение, говорила в конце октября вице-премьер Татьяна Голикова. По ее словам, именно врачи больше других групп населения подвержены последствиям ковида, что может стать причиной их ухода из профессии.
Эта проблема существует не только в России: об уходе из медицины множества профессионалов из-за тяжелых условий труда во время пандемии и отсутствия должной поддержки говорил в декабре генеральный директор ВОЗ Тедрос Аданом Гебрейесус.
«Ковид стал вызовом для всей системы здравоохранения. В то время, когда мы нуждаемся в увеличении числа работников — медсестер и врачей, — мы на самом деле их теряем», — сказал он. Врачи и медсестры «работают день и ночь вот уже более двух лет, и многие из них перегорели, не получая признательности за свой труд», считает гендиректор ВОЗ.
«Я на подъеме духа, потому что мне удается помочь»
«Абсолютное большинство говорят, что после ковида в медицину не вернутся. Сейчас все зарабатывают деньги в «красной зоне». Работают на деньги, на операции детям, на квартиры, машины, бабушек-дедушек, себя», — делится своими наблюдениями Анастасия Протопопова.
Вадим тоже уверен, что с больными ковидом сейчас работают люди, для которых первична денежная мотивация. «Все остальные, скорее всего, уже выгорели и ушли оттуда», — предполагает он.
«[Сейчас] ко мне попали совершенно другие больные, которые заинтересованы в своем лечении, заплатили деньги, специально пришли, — рассказывает Вадим, работающий кардиологом. — Они тоже тяжелые, но я им помогаю, и я очень доволен, потому что я вкладываюсь и эмоционально, и в профессиональном плане». «Я на подъеме духа, потому что чувствую, что мне удается помочь, ко мне повторно приходят, я вижу результат своей работы», — делится он ощущениями.
Желания уйти из медицины не возникало, после нескольких секунд раздумий говорит анестезиолог-реаниматолог Дмитрий, который столкнулся с выгоранием во время работы в ковидной реанимации, но сейчас с удовольствием работает в реанимационном отделении обычной больницы. «Мне интересна моя работа и бросать ее мне не хотелось никогда, так как не вижу себя в другой профессии», — говорит он.
Денис Шойхет, пока работающий в «ковиде», говорит, что после ординатуры будет менять сферу деятельности, так как эта борьба его выматывает. Добавляет, что планирует выбрать специализацию генетика.
Анастасия Протопопова еще до попадания в ковидный госпиталь подумывала бросить медицину, потому что разочаровалась в профессии. Однако после работы в пандемию ее взгляды поменялись.
«Сейчас понимаю, что я, наверно, была для этого рождена. Потому что я ни в какой другой сфере себя не вижу. Делом своей жизни я бы оставила медицину навсегда. Со всеми минусами, со всем своим нытьем. Я понимаю, что каждый день буду туда возвращаться, потому что я там нужна».