Ключевой вопрос — как долго продлится террор?
T.me Телеграм-канал Димитриев задается вопросом: «…А может прав сам Кагарлицкий, что из публичной жизни исключают авторитетных общественных деятелей, чтоб не мешали принимать непопулярные решения?…»
Думаю, что это работает не так. Природа террора такова, что даже при полной бессистемности и хаосе он внутренне структурирован и придерживается, как может, примерно одной парадигмы.
Террор — это метод управления. Очень примитивный, крайне ресурсоёмкий и всегда (подчеркну — всегда) выходящий из-под контроля по достижению некой критической величины. Умение управлять террором подразумевает понимание этой черты и способность прекращения террора до ее наступления.
Террор — специфический метод управления. Его метод всегда один и тот же для любых видов террора: страх и ужас. Фобос и Деймос — два спутника бога войны Марса.
В том случае, если он направлен «снизу», его обычно называют терроризмом. Это борьба низов с властью через попытку диктовать волю власти. В демократических обществах террористы действуют через создание атмосферы страха у населения, которое через ту или иную разновидность «стокгольмского синдрома» воздействует на власть с требованием выполнить требования террористов. В авторитарных недемократических обществах такой метод не работает просто потому, что власть от народа напрямую не зависит, и поэтому террористы избирают путь террора в отношении представителей власти. Это непросто, долго и требует очень высокого расхода ресурса. Но в случае, если этот террор удается запустить на систематической основе, у террористов появляется шанс. Особенно, если они умные террористы и параллельно с террористической боевой организацией создают политическое крыло. Тогда этот шанс реализуется через переговоры с властью и постепенной легализацией политического крыла с его включением в общую политическую структуру государства.
Примерно так действовала связка ИРА-Шин Фейн, так действовала ООП, так пришел к власти Талибан — все они помимо чисто боевой структуры имели и политические крылья, которые и взяли власть (или легализовались в ней).
Государственный террор — штука совершенно иная, хотя цели ровно те же. Государственный террор нацелен либо на конкретные и четко определенные социальные группы, либо носит тотальный характер.
Последнее — самое сложное и самое затратное из всего имеющегося набора. И такой тип террора — свидетельство того, что режим находится в абсолютном тупике, причем даже неважно по какой причине. Тотальный террор — неравновесная система, поэтому он всегда заканчивается крахом режима. Кстати, это не обязательно означает революцию или развал-распад. В рамках того же самого режима может прийти к власти какая-то иная по отношению к текущей элитная группировка, которая сменит ее и создаст новый режим, формально являясь продолжением предыдущего.
В нашей новейшей истории подобная смена режима произошла, когда партийно-советскую номенклатуру постсоветской России быстро и достаточно жестко сменила элита второго эшелона, вызревшая из уголовных преступных группировок регионального уровня. Тогда террор был осуществлен, но очень сдержано и исключительно против четко выбранной социальной группы. Апофеозом террора стало «дело ЮКОСА».
Сама смена власти была проведена через вторую войну в Чечне, которая позволила новой элите оттеснить силовым образом сопротивлявшихся представителей прежней элиты. Достаточно вспомнить, что теракт в Беслане (как составная часть второй чеченской войны) был использован для отмены губернаторских выборов и взятию под контроль новым режимом всей региональной структуры управления.
Теперь от общей картины к нашей конкретике.
Режим Путина сегодня в коме. Он исчерпал все возможные стратегии действий и перешел к хаотическому тотальному террору, как последнему способу удержания власти. Других способов у него уже нет — только внешняя агрессия и тотальный внутренний террор. Точечный террор он проводить не в состоянии, так как нынешняя управленческая система не вытягивает задачи такого уровня сложности. Ей доступны только самые примитивные.
Тотальность подразумевает постоянное поддержание атмосферы страха и ужаса во всех без исключения социальных группах, так как режим опасается их абсолютно всех. Поэтому берутся сколь-либо знаковые фигуры для каждой группы и подвергаются репрессиям по абсолютно абсурдным обвинениям. Содержание обвинений не играет никакой роли — того же Стрелкова могли принять хоть за переход улицы на красный свет. А уже потом, в камере, придумать что-то еще. С Кагарлицким ровно та же история. Абсурдность обвинения не должна никого удивлять — оно вообще никакого значения не имеет. Важно, что арест и посадка Кагарлицкого должны воздействовать на левую часть аудитории, как арест Стрелкова — на оголтело-правую. Другие аресты тоже важны для каких-то других социальных групп.
Все это сопровождается столь же бессистемной и тотальной запретительной деятельностью. Дума в ежедневном режиме запрещает и закрывает что-нибудь. Никого уже не интересуют ни последствия, ни возможность исполнять весь этот хаотичный административный бедлам — важно поддерживать страх перед всем творящимся абсурдом.
И теперь ключевой вопрос — как долго? Это вопрос, на который не может быть точного ответа. Здесь включаются обстоятельства случайного свойства. Вероятности. Идет накопление усталостных процессов в общественной ткани, но когда именно структура перестанет быть устойчивой и в каком именно месте она треснет — это не скажет никто.
Можно лишь предполагать. Думаю, что при сохранении тенденций критический период наступит примерно весной следующего года, когда нас может ожидать идеальный шторм. Здесь наложатся и военные события, и уже вовсю разворачивающаяся экономическая и социальная катастрофы, ну, и психологическая усталость населения, которое с 2020 года находится в состоянии тотального стресса.
Проблема здесь в том, что мы уже в состоянии катастрофы, а в этом случае нет маркеров, которые могли бы как-то ориентировать нас в фазах происходящих процессов. Переход от структурного перекоса к структурному кризису может быть отмаркирован и спрогнозирован по времени. Переход от структурного кризиса к системному вполне поддается и моделированию, и прогнозированию, переход от системного кризиса к катастрофе — то же самое. Но внутри катастрофы таких маркеров нет. Если вы прошли через горизонт событий «черной дыры», наблюдатель извне вас уже не видит, а вы сами внутри дыры утрачиваете любые ориентиры. В этом и заключается специфика катастрофического состояния. Мы можем понять, что происходит, но никогда не будем знать — когда.
Тем не менее, предполагать никто не запрещает, и мое предположение о весне будущего года исходит из ресурсного фактора — он быстро исчерпывается, так как тотальный террор невероятно ресурсозатратен, и даже попытка прекратить его (что практически невозможно по достижению критической черты), скорее всего, именно из-за огромных ресурсных затрат и очень непростых управленческих решений почти нереальна.