Одно можно сказать точно — этот режим конечен. Он пожирает сам себя
T.me Году так в 2018 я говорил о том, что прямая террористическая диктатура в России в случае своего возникновения очень быстро (и в историческом масштабе, и в масштабе «обычного» человеческого времени-измерения) себя исчерпает. И у нее нет ни малейших шансов и перспектив. Поэтому я крайне скептически отношусь к возможной идее создания на базе нынешнего режима власти устойчивой террористической диктатуры. Она всегда будет крайне неустойчивой и довольно быстро придет к своему финалу. А это, в свою очередь, поставит вопрос уже о целостности страны как таковой — но это уже другой вопрос и другая история. Если не ошибаюсь, то это было на семинаре с Хазиным в Санкт-Петербурге в «Красном треугольнике». Их было два, на каком именно — просто уже не помню.
Сегодня я бы ответил на этот вопрос точно так же. Создание террористической диктатуры в России возможно, но она лишь ускорит процесс ее краха. Её, естественно, будут пытаться создать и стабилизировать, ввести в устойчивое состояние, однако здесь есть противоречие, без разрешения которого создаваемая система будет принципиально находиться в неравновесном и неустойчивом состоянии. Причем усугубляться это положение будет тем, что к прежней системе вернуться уже невозможно (мы в режиме катастрофы, а значит — откаты назад исключены даже теоретически), а для строительства новой системы это противоречие нужно будет как-то разрешить, а сделать это невозможно по определению. О чем речь?
Я писал на днях, что авторитаризм (это то, что у нас было еще недавно) характеризуется принципиальным отстранением населения от любого влияния на власть, более того — такие попытки жестко или крайне жестко подавляются. Что мы в итоге и получили, когда весь комплект гарантий прав человека из тоненькой книжицы под названием «Конституция» был полностью обнулён. Нет ни гарантий, ни прав. Вообще. Всевозможные официозные «защитники» того, чего уже нет, теперь от безделья строчат доносы. Это вершина развития авторитаризма, дальше ему развиваться просто некуда.
Авторитарный режим может добиться такого положения вещей только одним образом — тотальным и всеподавляющим насилием. Оно может быть системным, и тогда режим устойчив, оно может быть бессистемным, и тогда авторитарный режим принципиально неустойчив, но и в том, и другом случае это именно авторитаризм.
Авторитарный режим приводит систему в так называемое «переохлажденное состояние», что и требует от него постоянного расходования ресурса на «теплоотвод». И вот здесь возникает два принципиальных момента, с каждым из которых мы уже столкнулись.
Первый момент — террор, как механизм теплоотвода, быстро сталкивается с исчерпанием разного рода «врагов». Какое-то время он держится на том, что создает новых — но и они заканчиваются. И тоже достаточно быстро. Аппарат насилия, как гипертрофированная иммунная система, начинает атаковать сам организм — начинается террор уже в отношении представителей системы, а затем и системы как таковой. Это и вынуждает рано или поздно, но включать внешнюю агрессию, как способ переключения аппарата насилия на новый объект. Фактически все авторитарные режимы рано или поздно, но приходят к этой фазе своего развития. И вот здесь возникает второй момент, который в полный рост присутствует в нашем конкретном случае.
Внешняя агрессия еще более ресурснозатратна, что позволяет «охладить» уже сам аппарат насилия, перегретый от своей ударной работы по внутреннему террору. И это ставит вопрос о возможностях самой системы. Россия сегодня — крайне слабая страна во всех смыслах.
Что неудивительно:
во-первых авторитаризм невероятно тормозит любое развитие, а в специфических российских условиях у нас ко всему прочему наша вертикаль составлена из людей крайне специфического генезиса. Криминал, срощенный с силовым сословием — такого в истории России не было вообще никогда.
Сегодня ближайшим аналогом российской системы управления можно назвать только Венесуэлу, где точно так же две мафиозные группировки — наркокартель генералов «Дель Сол» и профсоюзная мафия, сидящая на торговле нефтью, и есть государство. Характеризуется такая система власти и управления полным отсутствием какой бы то ни было идеологии, хотя венесуэльские мафиози и пользуют боливарианскую риторику, но это давно уже сугубый ритуал, не имеющий никакого соприкосновения с реальностью.
Уголовно-мафиозная знать даже теоретически не понимает идею развития, она для нее чужда и непонятна.
Всё, что они умеют (причем умеют крайне плохо и неэффективно) — это перераспределять с чудовищными потерями. В российской специфике это называется «зарабатывать на убытках», когда доход кладется в карман, а убытки перекладываются на бюджет. При невероятно огромном соотношении доходов и убытков в пользу последних понятно, что любое накопленное национальное богатство при таком перераспределении испаряется как дым. Российского национального богатства хватило на два-два с половиной десятилетия.
В общем, внешняя агрессия — это то, во что авторитарный режим умеет плохо. Технически он способен проецировать силу на слабых, и ряд военных конфликтов уже этого режима проходили в такой парадигме, решая как минимум задачу качелей между внутренним и внешним механизмом теплоотвода. При этом войну с Грузией режим выиграл в военном отношении, но политический результат оказался крайне невзрачным. Войну в Сирии режим проиграл буквально через полтора месяца после начала интервенции, когда ключевая задача ввода войск — принуждение Турции к миру на условиях России (четыре трубы Турецкого потока и транзитное положение Турции) оказалось невыполнимой. Сегодня обсуждается мир исключительно на условиях Турции — четыре трубы (две из которых еще предстоит строить за счет России), Турция как газовый хаб и фантастические скидки включая отсрочку платежей за поставленный газ сроком минимум на год. Так что ни военной, ни тем более политической победы в Сирии достичь не удалось. Ну, а постыдная капитуляция в феврале 2016 года перед ультиматумом объединенной коалиции арабских государств, в результате чего было первый раз объявлено о «победе», выполнении всех целей и задач и выводе войск — тут даже комментировать нечего. Внутри России, конечно, это всё продали совершенно иначе, но в конце концов, Саддам Хуссейн, уходя из Кувейта, тоже сообщил восторженному иракскому народу, что одержана историческая победа. Ничего, проглотили, а что еще оставалось?
Сегодня, как можно увидеть, военное столкновение с гораздо более слабой Украиной идет в одном, и весьма неприятном для режима направлении. Да, Украина выступает не в собственном качестве, а в виде «Украина плюс коалиция Раммштайн», но будем откровенны — реши Путин задачу «Киев за три дня», эта коалиция просто не успела бы возникнуть. Так что опять же — все вопросы к нему. С другой стороны, Украина — не Грузия и не истощенная гражданской войной Сирия. Здесь режим явно переоценил свои возможности.
Но вернемся к началу. Авторитаризм в России полностью исчерпал весь свой ресурс. Он не может вести только внутренний террор по объективной причине быстрого перегрева аппарата насилия. Но и во внешнюю агрессию он теперь тоже не тянет, так как украинский конфликт вычерпал до дна имеющийся складской ресурс, а запустить военную промышленность по нормам военного времени Кремль не может — он не умеет в это, да и промышленность разрушена настолько, что любое сверхусилие её, скорее, добьет, чем возродит к жизни. Остаётся только ходить в кожаном пальто вдоль выставленных свежепокрашенных изделий, делая вид, что понимаешь, о чем тебе докладывает заводское начальство. После чего делать заявления про производство двух тысяч шестисот танков за год при выпуске 6 (прописью — шести) танков в месяц с одного завода.
Наши «турбопатриоты» закатывают глаза на ядерное оружие, но, во-первых, довольно непростой вопрос о его состоянии (если разруха везде, то с чего бы предполагать, что уж тут-то все в ажуре?). А, во-вторых, ядерное оружие — оно само по себе не имеет ни малейшей ценности. Разве что загрузить его в автомобиль и отправить шахида в последний путь. Ядерное оружие — это оружие наступления, инструмент прорыва. Если вам прорывать нечем, то зачем вам вообще ядерное оружие? Ну, а про стратегическое и речи нет — это вообще не оружие, это инструмент сдерживания и только. В общем, здесь всё мимо.
Итак, авторитарный режим в России подошел к своему естественному концу. Если он не в состоянии поддерживать «теплосъём», отводя избыточную социальную температуру из системы, она начнет выходить из переохлажденного состояния, а для нормального общества авторитаризм не работает. Да и структурно он не вытягивает управлять нормальным, не охлажденным принудительно обществом. У него для этого банально не хватает функционала.
Таким образом, перед авторитарным режимом в России в полный рост встает задача: либо ничего не делать, и тогда социум выходит из принудительно охлажденного состояния, после чего стихийно реализует ликвидацию авторитарного режима. Почему стихийно — потому что для проектного сноса в авторитарном режиме просто нет соответствующих структур. Даже дворцовый переворот ничем помочь не сможет, так как он все равно будет проходить в рамках авторитарной модели, вместо одного великого вождя он предъявит другого, однако как правило, век таких вождей крайне невелик. После чего система окончательно войдет в хаотизированное состояние, из которого будет выкристаллизовываться что-то другое. Кстати, в случае поражения России в конфликте вполне возможно, что на выходе будет что-то тоже авторитарное, да еще и с сильным рессентиментным душком, но все равно это будет сильно другое, чем то, что мы имеем сейчас.
Второй выход для режима — это принудительный переход к тоталитарным структурам управления. И как раз это мы можем наблюдать в реальном времени — попытки перейти к тоталитаризму буквально налицо.
Я уже писал, в чем принципиальная разница между авторитаризмом и тоталитаризмом. Это очень сильно отличающиеся друг от друга системы власти и управления, хотя внешне они выглядят достаточно похоже. Те же террористические и антигуманные методы управления, то же тяготение к фашизации, но есть и кардинальное отличие.
Оно заключается во взаимоотношениях власти и социума.
Так как сегодняшний российский режим насквозь криминален, то проще всего пояснить на сугубо лагерном примере. Есть так называемые «черные» зоны, где лагерная администрация управляет прямым насилием над контингентом (хотя умная администрация при этом закрывает глаза на понятия, действующие среди заключенных), а есть зоны «красные», где администрация управляет не столько самой «зоной», сколько созданным ею в этой зоне «активом» из числа самих заключенных, которые на лагерном сленге именуются «ссучившимися» — то есть, сотрудничающими с лагерной администрацией. Логично, что управление «черными» зонами требует серьезного расхода управленческого ресурса, а в зонах «красных» большую часть управления осуществляют как раз «активисты», которые в случае прямого неповиновения подключают уже саму администрацию. (Сразу хочу сказать, что это сильно упрощенное и достаточно дилетантское прочтение этих двух систем, но здесь важна суть). «Черные зоны» — это в некотором роде аналог авторитарной модели управления, «зоны красные» — тоталитарного. Где значительная часть управления в интересах лагерной администрации осуществляется самими заключенными.
Тоталитаризм принципиально отличен от авторитарной модели как раз тем, что социум самоуправляется в рамках, задаваемых тоталитарным режимом. Безусловно, что в таком случае режим вынужден делегировать какие-то полномочия тем структурам, которые и осуществляют такое самоуправление, что как раз категорически невозможно при авторитарном режиме, который стоит на полном отстранении социума от любого посягательства на функционал самого режима, а любая активность граждан рассматривается как угроза.
Проблема тоталитарных режимов заключается в том, что авторитарный подчеркнуто внеидеологичен, а вот тоталитарный должен предложить идею. «Ссучившийся» заключенный должен внутренне обосновать для себя сотрудничество с администрацией и из постыдного в его среде явления превратить его в добродетель. Я не просто так стучу на соседа, а во имя чего-то важного. Светлого и высокого. А тот, кто еще не приобщился к таинству моего знания — тот существо низшего порядка, поэтому я вправе по отношению к нему не испытывать ничего человеческого.
Без идейного наполнения тоталитаризм — это фикция, которая находится в неустойчивом состоянии, и в любой момент вся система может внезапно пойти вразнос. По любой, даже совершенно незначительной причине. Безыдейный тоталитаризм — это по факту оксюморон.
Понятно желание нынешнего режима сбросить с себя значительную часть затрат на управление социумом, однако без предложенной и, главное, воспринятой идеи совершить переход от обанкротившегося авторитаризма к тоталитарному режиму не удастся.
И здесь снова встает проблема генезиса нынешней правящей знати. Вор, бандит и убийца вполне может считать себя духовным человеком, ходить в церковь и даже откупаться от «грехов», делая церковникам щедрые подношения. К идейности это не имеет ни малейшего отношения. Идея — это всегда образ будущего. Это некий идеал, выстроенный вокруг разделяемой большинством ценности. А их, ценностей, всего-то две: свобода и справедливость. Других человечество за тысячи лет не смогло отрефлексировать. Возможно, их и нет-то, других. По сути, все идеи — это всегда смесь обоих ценностей в разном по отношении друг к другу балансе. Возьмите любую мировую религию, возьмите любую мировую философию или идейную школу — они все, в общем-то, об одном, но по-разному. Разные цивилизации в силу внутренних особенностей балансируют эти ценности по-своему, а потому любая идея, религия или философия либо локальны в рамках одной цивилизационной страты, либо глобальны, но всегда имеют разные цивилизационные прочтения — как христианство или ислам.
Здесь и возникает вопрос — что могут предложить в качестве идеи, разделяемой социумом, воры, грабители и убийцы? Вопрос непраздный, кстати, так как нарисовать можно много чего, но сама знать должна стать примером, чтобы индуцировать идею в социум. В том и проблема, что лгущий напропалую и совершенно не рефлексирующий по этому поводу вождь — крайне неудачный субъект внедрения любого идейного смысла. То есть, даже те, кому хочется в него верить, в реальности не воспринимают сказанное им. Возникает то, что называют «когнитивным диссонансом». Ну, а про дружков вождя, на которых пробы ставить негде — так и разговора нет. Что может сказать запойный алкоголик, чтобы все вдруг прониклись его мудростью?
Здесь и кроется проблема и противоречие, которое выглядит совершенно неразрешимым. Авторитаризм себя исчерпал, но переход к тоталитарному режиму власти и управления в конкретных российских условиях выглядит крайне утопичным во всех смыслах. То, что мы наблюдаем сейчас — это не переход к тоталитарной системе управления и не укрепление авторитаризма (ему уже некуда укрепляться). Это судороги и спазмы. Конвульсии. Ну, а когда умирающая туша бьется в конвульсиях, она, конечно, наносит всему, что окружает ее, серьезный урон и ущерб.
Возвращаясь к самому началу. Прямая террористическая диктатура в России в конкретных исторических условиях, существующих сегодня, уже возникла, очень быстро прошла все стадии своего развития, и находится в стадии своей агонии. Авторитарная модель перестала работать из-за нехватки ресурса, переход к тоталитарной модели невозможен по причине отсутствия идеи, способной эту модель привести в устойчивое состояние. Мы переходим к быстрой и ускоренной хаотизации, которая будет тоже проходить по каким-то определенным фазам и стадиям, но это дорога в один конец.
Единственное, что остается пока не до конца понятным — сколько людей в ходе своей агонии она успеет убить. И насколько разрушить остатки российской экономики, социальной, культурной сферы, насколько будет разграблено и уничтожено национальное богатство страны в ходе предсмертных конвульсий этого режима. Мы не можем сегодня сказать и предположить, как долго придется приходить в себя стране и народу после правления воровской касты. Нельзя сегодня сказать — будут ли вынесены уроки, сумеет ли будущий новый режим создать барьер для проникновения криминала к власти, чтобы никогда более не повторять сценарий и сюжет цивилизационной катастрофы, в которой мы сегодня находимся.
Одно можно сказать точно — этот режим конечен. Он пожирает сам себя, и здесь у него нет никаких вариантов. Этот режим суицидален по сути, так как неспособен на развитие, а может только прожирать созданное до него и не им. Что, собственно, и предопределяет его безусловную конечность. Ну, а мы в любом случае останемся. Хотя и не все.
И хотелось бы, чтобы этот жуткий опыт все-таки не прошел даром.