Внимание! Текст содержит описание сцен насилия
T.me Еще осенью 2020 года стало известно, что в ростовской тюремной больнице истязают пациентов. Но дело было возбуждено только год спустя. К ноябрю прошлого года показания дали более 60 заключенных. Русская служба Би-би-си выясняла, почему молчало следствие и как люди теряют здоровье в палатах тюремной психиатрии.
Изможденный мужчина сидит на стуле, с трудом фокусируя взгляд на объективе камеры. На голых ногах — обвисшая кожа. Он приспускает майку — у подмышек наколоты две восьмиконечные звезды, воровской знак. На левой звезде из тела торчат трубки.
«Человека привезли с МРБ (старое название ростовской туберкулезной больницы ФСИН, сейчас она называется ФКЛПУ МОТБ-19 — Би-би-си), даже забыли катетер снять, — возмущается мужской голос за кадром. — Закололи, ***, разговаривать не может, ***. Поехал на хирургию, бедро себе лечить. Приехал — овощ».
Еще один голос добавляет: «Говорят, что у нас нет карательной медицины». Затем он обращается к сидящему на стуле: «Скажи, главврач Мкртчян приходил туда, видел твое состояние? Тебя же на хирургическое отделение привезли изначально?»
Мужчина едва кивает. Его глаза пусты.
«Курил, да? Из-за этого начали закалывать? — иронизирует один из них. — А по факту за то, что жаловаться начал».
Снова рассеянный кивок. Раздается еле слышный, булькающий голос: «ОНК (Общественная наблюдательная комиссия) ко мне приехала».
Этот ролик Би-би-си прислал Игорь Ткаченко, бывший заключенный одной из донских колоний. Исхудавший мужчина на стуле — он сам. Пару лет назад Ткаченко провел в психоневрологическом отделении МОТБ-19 почти два месяца с небольшими перерывами. По его словам, все это время он лежал, намертво связанный веревками. Трижды в день ему кололи психотропные препараты и практически не кормили.
«Ничего не соображал, с меня кожа слезала лантухами. Под конец думал, умру от голода», — говорит он.
На тюремном языке это называется «вязки», и заключенные боятся их не меньше, чем швабры — судя по сообщениям правозащитников, одного из главных пыточных инструментов в российских тюрьмах.
Полезные перестановки
О том, что в Ростовской области осужденных могут неделями держать привязанными к кроватям, стало известно больше года назад.
https://www.instagram.com/p/CE4zgnLML_Q/
Тревогу забили как раз члены ОНК. В августе 2020 года, инспектируя СИЗО, они обнаружили у заключенного шрамы на ноге. Фактически он учился ходить заново, в камере ему помогали разрабатывать суставы.
Мужчина рассказал правозащитникам, что шрамы остались от ремней, которыми его привязывали к койке в психоневрологическом отделении МОТБ-19. В неподвижном состоянии, обколотый препаратами, он провел 71 день, объяснил он.
На следующий день правозащитники и сотрудники УСБ ФСИН нагрянули в больницу с проверкой. Связанных людей они нашли сразу в нескольких помещениях.
«К палатам были приставлены санитары из числа заключенных. Их не подготовили к нашему посещению, и они рассказали, кого сколько не отвязывали — пять дней, неделю, три», — вспоминает в разговоре с Би-би-си председатель ростовской ОНК Игорь Омельченко.
Он говорит, у одного из пациентов на спине от «вязок» образовался огромный пролежень — «такой, будто ему выстрелили в спину».
«Закончив осмотр, мы поднялись к главврачу МОТБ-19 Тиграну Мкртчяну, — продолжает Омельченко. — Еще не понимали, что происходит. Предложили установить в палатах камеры — для контроля и безопасности. Но в ответ получили волну негатива. Потом в кабинет зашел какой-то оперативник, весь в татуировках, и начал наезжать: «Зачем вы сюда пришли? Куда вы лезете?». И мы заподозрили, что здесь что-то не так».
Члены ОНК вернулись в СИЗО, чтобы сфотографировать раны заключенного, пролежавшего 71 день на «вязках». Получилось не сразу: заключенный то давал письменное согласие на фото, то отзывал его. «На парня давили психологически», — уверен Омельченко.
В итоге снимки ран опубликовали в сети. Это привело к разбирательству — вместе с сотрудниками УСБ ФСИН правозащитники объехали колонии в поисках пострадавших от «вязок». Об истязаниях рассказали многие, но лишь 20 человек дали письменные показания. Омельченко разводит руками: «Кто-то боялся, а кто-то решил не лезть».
Позже число эпизодов возросло до 62. Также выяснилось, что один из заключенных — Роман Михайлов — скончался в тюремной больнице летом 2020 года, предположительно — в результате «вязок». Из-за пролежней у него начался сепсис.
Омельченко признает, что с опросами помог случай — 2 сентября в Ростовской области назначили нового главу регионального управления ФСИН Дмитрия Безруких. «Он и дал УСБ команду работать, — объясняет правозащитник. — С предыдущим и.о. главы, Сенокосовым, отношения не складывались».
Председатель ОНК говорит, что сразу передал собранные материалы в прокуратуру и Следственный комитет. Однако целый год ничего не происходило.
«Уголовного дела не было. Меня не опрашивали даже в рамках доследственной проверки. За год мы получили пять или шесть отказов в возбуждении уголовного дела. Подавали жалобы, но без толку», — вспоминает Омельченко.
Дело вновь сдвинулось после кадровых перестановок — в феврале 2021 года донским прокурором стал Роман Прасков.
В июле Омельченко попал к нему на прием, после чего было возбуждено сразу два уголовных дела, утверждает глава ОНК.
Первое завели по факту гибели Романа Михайлова — по статье о причинении смерти по неосторожности. Второе расследуется по статье о превышении должностных полномочий и объединяет 60 с лишним эпизодов, собранных в прошлом году правозащитниками и сотрудниками УСБ ФСИН.
В Следственном комитете РФ отказались комментировать их Би-би-си, сославшись на тайну следствия.
При этом, по рассказам правозащитников, лишь поздней осенью 2021 года ко второму делу приобщили эпизод, с которого, собственно, и началось все разбирательство: о парне, пролежавшем 71 день на «вязках».
Едва ли этот пациент предполагал, что его путь, начавшийся в детстве в Казахстане, проляжет через Малайзию, Китай и Турцию — и приведет на грязную койку ростовской тюремной больницы.
Но именно так все и произошло.
«Нашел отдушину в религии»
Вазген Заргарьян никогда не планировал жить в России. Он учил иностранные языки и мечтал ездить по миру. Поэтому когда в 2010 году его русская мать с семьей переехала из Казахстана в Ростов, он не последовал за ними. Сначала он учился в Малайзии, а потом перебрался в Китай, где поступил в технологический университет.
«Он у нас способный мальчик, знает семь языков», — гордится его родственница Наталья (имя женщины изменено, она опасается за свою безопасность — Би-би-си). По ее словам, в Китае Вазген нашел девушку и собирался на ней жениться. В Ростов, к семье, он приезжал на каникулы.
Все рухнуло в 2013 году — 17-летний брат Вазгена совершил самоубийство. Родные считают, что от несчастной любви. «Конечно, каждый винил себя, — рассказывает Наталья. — Мы почти год не разговаривали друг с другом, ходили, как зомби. Вазген переживал тяжелее всех. Он сказал маме, что не оставит ее одну, и в Китай уже не вернулся».
Впервые увидев брата мертвым, Заргарьян сам попытался покончить с собой. Его спасли в последний момент.
Как считает женщина, в попытках справиться с горем Вазген нашел отдушину в религии. Ислам он принял еще в 14 лет, потому что все его друзья были мусульманами. Но до фанатизма не доходило, просто «держался устоев». А тут он стал все чаще уединяться в молитвах и ходить в местную ростовскую мечеть. «Там его и завербовали ваххабиты», — вздыхает родственница.
Она вспоминает, что в какой-то момент Вазген начал рассказывать про «рай», который мусульмане якобы строят в Сирии. Говорил, что там «все верующие» и нет «грязи». Родные воспринимали эти разговоры с иронией — новостями о международном терроризме они не интересовались.
Наконец он завел речь о том, чтобы поехать в Сирию. «Мы ответили: «Ты дурак, что ли?», — вспоминает Наталья. — Отговаривали его»
Летом 2015 года Вазгена задержали следователи ФСБ. Его обвинили в приготовлении к участию в террористической организации и незаконном вооруженном формировании за рубежом.Пропустить контент из YouTube, 1https://www.youtube.com/embed/v7DzMNr_HlU?feature=oembedПодпись к видео,Внимание: Контент других сайтов может содержать рекламу.
Контент из YouTube окончен, 1
Следствие утверждало, что Вазген Заргарьян трижды пытался попасть в Сирию, чтобы вступить в ряды организации «Исламское государство», которая в России признана террористической и запрещена.
По версии следствия, накануне он познакомился в мессенджере с несколькими россиянами, которые уже состояли в этой группировке. Под их руководством он два раза прилетал в Турцию, чтобы транзитом добраться до Сирии. В обоих случаях турецкие силовики высылали его обратно. В третий раз он планировал отправиться в Турцию через Грузию, но не успел купить билеты.
Дело в суде рассматривалось в особом порядке, без исследования доказательств. Заргарьян признал вину и сотрудничал со следствием.
«Я его спросила потом — ты зачем это сделал? — вспоминает Наталья. — Он ответил, что его так запугали большим сроком, что он подписал все, что ему дали».
В 2016 году Южный окружной военный суд приговорил Заргарьяна к 2,5 года лишения свободы. «Коммерсант» цитировал мать Заргарьяна, Елену Федоровну, которая выражала благодарность сотрудникам ФСБ за то, что они «вовремя остановили» ее сына, сняли с него «зомбирование» и вернули в «прежнее психологическое состояние».
«Он снова стал читать книги и общаться с родственниками», — радовалась она.
Как показали дальнейшие события, эта радость была преждевременной.
«За то же самое»
21 декабря 2017 года Елена Федоровна стояла у выхода из ИК-10 в Ростове. Наталья вспоминает, что женщина пришла туда еще в шесть утра и не могла дождаться, пока сын выйдет из ворот колонии.
Прошел час, потом два, потом пять. Молодой человек так и не появился.
«Дежурные сказали, что он освободился, — рассказывает Наталья. — Но мы-то знали, что нет! Метались там, искали его. Просто исчез».
В попытках найти Вазгена они, по их собственным словам, «подняли на уши» правозащитников. Спустя время он нашелся — опять в СИЗО ФСБ, с новым уголовным делом.
По словам исполнительного директора «Центра правовой защиты инвалидов и лиц с социально значимыми заболеваниями» Олега Сокуренко, Заргарьяна увезли в СИЗО прямо в ночь перед освобождением. За несколько месяцев до этого его вызвали в оперативно-режимный отдел колонии — тут Сокуренко оговаривается, что знает об этом из материалов дела, а также со слов самого Заргарьяна и его адвоката.
«Там сидел оперативник. Он дал Вазгену в руки мобильный телефон — держи, мол, будешь звонить, если что. Тот отказался. Но оперативник все равно настоял, чтобы Вазген взял трубку», — пересказывает Сокуренко.
После выхода из отдела Заргарьяна задержали. В изъятом телефоне оказались ролики все той же запрещенной группировки «Исламское государство».
«Тут же нашлись свидетели среди осужденных, которые заявили, что он пропагандировал экстремизм. Призывал после освобождения уехать в Сирию. — Сокуренко грустно усмехается. — Классика жанра».
Сам правозащитник уверен, что Заргарьян никого ни к чему не призывал. В составе ОНК он не раз виделся с ним в колонии и утверждает — парень хотел вернуться к обычной жизни. «Он признал свои ошибки, — вспоминает Сокуренко. — Идеи ИГИЛ ему уже не были близки».
«Вазген очень хотел домой, — соглашается его родственница Наталья. — У его матери обнаружили онкологию — наверное, она развилась на нервной почве. И он очень переживал, мечтал ее увидеть».
Наталья вспоминает, что Заргарьян сильно испугался, когда вместо освобождения его потащили в СИЗО. Ему надели на голову мешок, и он решил, что его «повезли убивать».
«Спросил, за что забрали, ему ответили — «за то же самое», — пересказывает она слова Вазгена. — Видимо, тогда у него немного поехала крыша. Он не мог спать несколько суток».
Сокуренко добавляет, что еще во время первого срока отмечал у Заргарьяна нестабильное эмоциональное состояние — перепады настроения и вспышки агрессии.
Новое уголовное дело против Заргарьяна возбудили по статье о содействии террористической деятельности. По словам правозащитника, в марте 2018 года, после нескольких месяцев в СИЗО, у Вазгена случилось сильное психическое расстройство. Он подрался с соседями по камере и разгромил ее. Наталья утверждает, что все это время сокамерники намеренно провоцировали мужчину.
На скорой помощи его доставили в психиатрическое отделение. Так Заргарьян впервые попал в МОТБ.
Десять ходок в МОТБ
На лечении Заргарьян провел больше недели. В заключении медицинской комиссии указано, что пациент «получал галоперидол, витамин В12, димедрол, рибоксин, глицин, транквезипам, неулептил». Его выписали в «удовлетворительном» состоянии с диагнозом «эмоционально лабильное расстройство личности».
Через неделю после возвращения Заргарьян облил инспектора СИЗО кипятком. Накануне, по словам сокамерника, он разговаривал сам с собой на арабском, подолгу молился и смеялся без причины. Сам Заргарьян объяснял, что «хотел наказать» инспектора за то, что ему не отдали синий пакет, в котором лежали вещи после чистки.
Мужчину положили в МОТБ уже на две недели, опять кололи психотропные. Он выписался — и спустя несколько дней вернулся в «психиатрию». Так продолжалось несколько раз, все это время его родных и правозащитников не пускали в палату, объясняя, что Заргарьян лечится и его нельзя тревожить. Видеться с Вазгеном они могли только в СИЗО, после выписки. В конце июня родственники прорвались на свидание уже в саму МОТБ-19. Там они увидели картину, которую называют страшной.
«У моего сына тряслось все тело, и не только руки, рот не открывался, зубы не разжимались, видно было слюноотделение, с которым он не мог справиться, заторможенная речь, потеря координации, — писала мать Заргарьяна в своей жалобе в Росздравнадзор (копия есть в распоряжении Би-би-си). — На наши вопросы о его состоянии сын пояснил, что это последствия передозировки лекарства, которое произошло случайно по вине медицинского персонала, и что уже пять дней он на физическом стеснении 24 часа в сутки!»
Женщина жаловалась, что каждый раз, когда он попадал в МОТБ-19, ее сына держали связанным по несколько дней.
По словам Олега Сокуренко, постепенно Заргарьян становился все агрессивнее. Он бросался на сокамерников и сотрудников СИЗО, обливал их мочой и кипятком.
В материалах психологических экспертиз упоминается «синдром зависимости от каннабиноидов», которым Заргарьян якобы страдал. Цитируется признание, что он пробовал наркотики — спайсы, соли, марихуану. Но Заргарьян везде отрицает зависимость: «Пробовал когда-то, бросил, не понравилось».
Агрессию он поначалу объясняет несогласием со вторым уголовным делом: «Меня один раз посадили, мне хватило. Клянусь Всевышним, я этого не делал (то есть не пропагандировал экстремизм — Би-би-си), оперативные сотрудники заставили сокамерников написать это». Позже он начал говорить, что болен и что нападать на сотрудников СИЗО ему «приказали джинны».
Родственница Наталья уверена, что проблемы с психикой обострились у Заргарьяна из-за галоперидола — он дал «сильнейшие галлюцинации», из-за которых Вазген слышал в голове голоса.
«Он не употреблял наркотики, не пил, занимался спортом, — рассказывает Наталья. — А потом его начали «закалывать». От этих препаратов даже с первого раза у здорового человека едет крыша. А он получал их постоянно. Это самая настоящая пытка».
Женщина утверждает, что в МОТБ Заргарьяна отправляли более десяти раз. Несмотря на это и на диагностированное расстройство личности, ни одна экспертиза не нашла у Вазгена психических отклонений. Его самого признали вменяемым, а историю с джиннами — симуляцией.
Наталью это особенно возмущает: «Если он был здоров, зачем его постоянно клали в психиатрию? А если болен, то надо было его лечить, а не сажать!»
Олег Сокуренко говорит, что пока шел суд по делу о пропаганде экстремизма (он продлился почти три года), у следователей «копился материал» о причинении вреда сотрудникам ФСИН и дезорганизации работы колоний. Это привело к возбуждению новых уголовных дел.
«Он поливался кипятком, а ему все набавляли и набавляли», — вспоминает правозащитник.
Летом 2020 года Заргарьяна ненадолго поместили в бокс временного содержания СИЗО. Там мужчина нашел крышку от консервной банки и нанес себе увечья. Его увезли в городскую больницу и еле спасли, была большая кровопотеря. Родственница Наталья считает, что идею нанести себе травмы ему тоже подсказали «джинны».
Из больницы Заргарьяна вновь переправили в МОТБ, где он в итоге и провел 71 день на «вязках».
По статьям о пропаганде экстремизма и дезорганизации деятельности колоний суд приговорил его к 19 годам строгого режима. По словам Натальи, двое из трех свидетелей по «экстремистскому» делу отказались в суде от своих показаний. Пытался и третий, но его «одернули». Психическое состояние подсудимого и другие обстоятельства, связанные с его нахождением в МОТБ, суд не учел.
Адвокат Заргарьяна отказался обсуждать с Би-би-си нюансы уголовных дел, сославшись на адвокатскую тайну. Но выразил мнение, что его подзащитному «в первую очередь требовалось нормальное лечение». «Ему явно не становилось лучше от того, что с ним делали в МОТБ», — рассказал защитник.
Мать Заргарьяна скончалась от рака в 2019 году.
«Отправляли в больницу на перевоспитание»
«Лежать тяжело. От галоперидола как будто жестко вытягивает все тело. «Крутит» руки и шею, сводит челюсть», — так заключенные описывают свои ощущения на «вязках».
Би-би-си удалось поговорить с шестью бывшими пациентами «психиатрии» МОТБ-19. Все они рассказывают одно и то же: «Слюни текут, ничего не соображаешь, но заснуть невозможно. Ходишь под себя, по-большому и по-маленькому, а чтобы не ходил, тебя почти не кормят. Дают бульон и пару ложек каши. И все — ни мяса, ни яиц, ни хлеба».
Пациентов связывают веревочными ремнями — фиксируют ноги, запястья и грудь. Осужденные говорят, что пошевелиться в таком положении невозможно. От постоянного лежания деревенеет все тело, а позже развивается некроз тканей — пролежни. Они сильно болят и долго не заживают.
Как вспоминает экс-заключенный Игорь Ткаченко (видеозапись его возвращения из МОТБ описана в начале), на «вязки» он попал после того, как отказался лежать в «туберкулезно-вичевой» палате. По его словам, туда кладут уже умирающих больных, а у него «ни ВИЧа, ни туберкулеза нет, зато есть дети».
Изначально мужчина приехал в тюремную больницу для замены тазобедренного сустава: у него хронический коксартроз. Накануне операции к нему в палату подселили новенького. Ткаченко утверждает, что тот был после «вязок»: «Он показал нам спину, а она прогнила аж до позвоночника. Прямо кость было видно — так долго лежал».
Впечатленный Ткаченко предложил соседу обратиться к правозащитникам и в прокуратуру. Мужчина предполагает, что об этом узнали в администрации МОТБ — и «закусились». После операции его под наркозом отвезли в «тубо-вич», а когда он очнулся и приковылял в обычную палату, за ним пришли санитары.
«Они сказали, что меня переводят в психиатрию из-за курения в палате, — говорит Игорь Ткаченко. — Забрали прямо с катетерами. Связали и начали сразу колоть, хотя никаких показаний к этому не было».
Похожие истории слышал и глава ростовской ОНК Игорь Омельченко. Заключенные рассказывали ему, что оказаться на «вязках» можно было за что угодно — из-за ссоры с начальством колонии, денежного долга или жалоб на условия содержания. Человека объявляли шизофреником или «буйным» и увозили в палаты. Туда попадали даже те, кто вообще не болел и не стоял на психиатрическом учете.
Двое осужденных, отбывающих срок, рассказали Би-би-си, что попали в психиатрию за то, что «стояли за свои права на зоне».
«В МОТБ, по сути, направляли заключенных на «перевоспитание», — объясняет Игорь Омельченко. — Как я понимаю, это было согласовано чуть ли не со всеми исправительными учреждениями области. Людей везли на «вязки» отовсюду».
Ткаченко, по его собственным словам, получал в МОТБ по три укола в день «десятикубовыми» шприцами. Кололи санитары из числа таких же заключенных. Их держали в палатах для грязной работы — вынести утку, убрать помещение. Но на деле помощники чаще просто издевались на пациентами.
«Как-то кололи мне в вену воздух. Я говорил — что ж вы делаете, шишка нагноится. А они смеялись, — вспоминает мужчина. — Плевали нам в тарелки, могли покалечить ни за что. При мне связанного парня избивали шваброй».
Досталось и самому Ткаченко. Он показывает на животе шрам, идущий вдоль тела. Мы общаемся по видеосвязи, мужчина сидит в кресле, ему трудно ходить и стоять. Шрам остался после еще одной операции, проведенной в МОТБ. Однажды его так сильно ударили ногой, что хирург подозревал разрыв селезенки.
«Вскрыл мне живот, чтобы посмотреть, что там. Было все нормально. Зашил обратно, и меня вернули на «вязки», — говорит мужчина.
Больничные медсестры меняли ему послеоперационные бинты, не снимая ремней. В конце недели с обходом приходил главврач Тигран Мкртчян.
Первый раз Ткаченко пролежал «на дурочке» 21 день. Слез с кровати лишь однажды, «когда относили на носилках на рентген». Потом его отправили в колонию. Бывший осужденный вспоминает, что приехал на зону, «как чумной». В беспамятстве ему хотелось одного — покончить с собой — и он попытался это сделать, после чего его снова повезли в МОТБ. А потом эта история повторилась еще раз.
«Третье, последнее «лечение» длилось 29 дней, — рассказывает он. — Под конец я думал, что уже не выживу. Не кормили вообще. Не спишь всю ночь, потом — раз, вырубило. Рассвет. Слышно, бочки с баландой катят по коридору. Дадут немного каши — и дальше лежишь». По подсчетам Ткаченко, за этот месяц он похудел на 25 килограммов. Его обычный вес при этом не превышает 65 кг.
«После возвращения мужики в бараке носили меня к мойке и в туалет на руках. Все атрофировалось. Я пришел в себя только через полгода»,- говорит он.
Последствия от произошедшего Игорь Ткаченко ощущает до сих пор. Он уверен — проблемы с ходьбой у него остались от того, что после замены тазобедренного сустава ему не дали «расходиться». Постоянное лежание и голод усугубили проблему.
«При моей болезни вообще нельзя мне было на «вязки», — сокрушается он. — Как теперь на жизнь зарабатывать?»
Еще один заключенный жаловался Би-би-си, что после психиатрии МОТБ у него начались проблемы с желудком. «Мне 25 лет, а у меня уже пучок заболеваний, — сообщил он. — Здоровье, короче, отняли неплохо».
«Раньше такое не всплывало»
В России применение мер «физического стеснения» пациентов регулируется законом «О психиатрической помощи и гарантиях прав граждан при ее оказании». В нем сказано, что они допустимы лишь в случаях, когда по-другому помочь нельзя. И только на соответствующий период времени.
«Физическое стеснение» применяется, чтобы предотвратить опасность, которую пациент может представлять для себя или окружающих. Решение о «вязках» принимает врач-психиатр. Его выполнение должны постоянно контролировать медработники, а обо всех формах и времени «физического стеснения» делается запись в медицинских документах.
В письме бывшего главного санитарного врача России Геннадия Онищенко от 26 декабря 2002 года подчеркивается, что «вязки» допустимы на «ограниченный срок». Привлекать для этих целей других пациентов запрещено.
По словам Игоря Омельченко, о том, что в МОТБ применяют связывание заключенных, он с коллегами знал и раньше. «Мы встречали таких пациентов при посещении палат», — говорит председатель ОНК. Но правозащитники решили, что это единичные случаи, и ограничились рекомендациями не вязать долго. В журналах учета все было «чисто».
Олег Сокуренко, входивший в состав ростовской ОНК до 2016 года, утверждает, что сигналов о систематических нарушениях в МОТБ-19 он с коллегами не получал: «Были жалобы на неоказание медицинской помощи, но ничего подобного не всплывало».
Как утверждают двое бывших сидельцев, не раз попадавших в психиатрию МОТБ-19 в течение 2010-х годов, «жестко вязать» там начали около пяти лет назад.
Игорь Омельченко приводит такую же оценку. Причины ухудшения ситуации ему неизвестны — он вошел в состав ОНК только в 2019 году. Неясно и то, сколько людей в итоге прошло через «вязки».
Источник Би-би-си в системе ФСИН, знакомый с ситуацией в МОТБ-19, оценивает их вероятное количество в «сто и более человек». Он предполагает, что число пациентов, погибших после «вязок», может не ограничиваться одним Романом Михайловым.
«Последствия длительного «стеснения» способны убить пациента опосредованно, уже после выхода из психиатрии. Изначальный диагноз может быть любым. Но если потом он попал на «вязки», а оттуда — в реанимацию, то формально человек умер там. Просто организм не перенес основную болезнь. По «медицине» тут чисто подшито», — рассуждает собеседник Русской службы, попросивший об анонимности.
В ответ на запрос Би-би-си в пресс-службе ФСИН подтвердили возбуждение уголовного дела по материалам проверки УСБ. «Проведены кадровые изменения, ряд сотрудников оперативно-режимных служб МОТБ-19 были уволены», — говорится в сообщении.
Бывший замначальника учреждения по безопасности и оперативной работе Александр Лях (по словам Игоря Омельченко, осужденные не раз упоминали его имя в контексте «вязок»), заявил Би-би-си, что никаких подобных злоупотреблений в больнице не было.
«Что такое «вязки»? Это мягкая фиксация, которая положена по закону о психиатрии, — рассказал он. — Это не то что совсем обездвижить человека».
По словам Ляха, в психиатрическое отделение осужденные попадали только по решению суда. Никакие руководители ФСИН «не могли сами это решать».
«Из СИЗО задержанных тоже привозили только по медицинским показаниям. Перед тем, как поместить пациента в психиатрию, его комиссионно осматривают специалисты. Нельзя просто так взять человека и сказать ему: «Ты идешь в психиатрию». Это полная глупость. Я готов пройти полиграф, если надо. Никогда в жизни никаких команд, чтобы кого-то вязали, я не давал. Я офицер, который верой и правдой 25 лет служил государству», — утверждает он.
Свое увольнение он связывает с тем, что после прихода в область нового главы ФСИН ему надо было «поставить своих людей».
Экс-начальник МОТБ-19 Сулейман Гаджикурбанов заявил, что решение о фиксации заключенных принимал только «медицинский персонал».
«Они и решали, вязку делать или нет, и как их (осужденных — Би-би-си) лечить. А наше дело было накормить, одеть, обуть — материально-бытовыми условиями занимались», — уверяет он. Сейчас Гаджикурбанов на пенсии.
Бывший главврач МОТБ-19 Тигран Мкртчян отказался отвечать на вопросы Би-би-си, адресовав их в пресс-службу. Судя по официальному сайту донского ФСИН, сейчас он временно исполняет обязанности начальника всей ростовской медико-санитарной части №61.
«Потеря человечности — серьезная проблема исправительной системы», — считает Юрий Блохин, доцент кафедры уголовно-правовых дисциплин Южно-Российского института РАНХиГС. Как и Олег Сокуренко, он входил в прежние составы ростовской ОНК, был ее зампредседателя. — У сотрудников постепенно вырабатывается цинизм по отношению к осужденным. Когда говоришь им об этом, они часто отвечают: «А вы знаете, что он (осужденный — Би-би-си) совершил?» Поэтому примеры бесчеловечного поведения встречаются в системе ФСИН повсеместно».
С помощью ОНК многие нарушения удается устранить, но в последние годы правозащитникам все труднее работать, переживает эксперт.
«Из системы общественных комиссий начали отсеивать независимых, активных участников. После недавних поправок в закон об ОНК правозащитникам стало сложнее общаться с заключенными без контроля со стороны сотрудников колоний. Трудно получить фото- и видеосвидетельства нарушений. Сама процедура избрания в состав ОНК непрозрачна и оставляет место для манипуляций с кандидатами. Все это не идет на пользу общественному контролю в стране», — объясняет он.
Как уверяет Омельченко, сегодня в МОТБ все работает «в рамках нормы». Вслед за сменой руководства изменились подходы к лечению психиатрических пациентов, в палатах поставили камеры.
«Некоторых заключенных по-прежнему связывают, но не более двух часов, — говорит правозащитник. — Новых жалоб мы пока не получаем».
После того как история с Вазгеном Заргарьяном раскрылась, его отправили «подальше от Ростова», говорит его родственница. Мужчина отбывает срок за тысячи километров от этого города. Ему понадобилось почти полгода, чтобы «хоть немного прийти в себя».
«Мне передали, что сейчас у него почти нет галлюцинаций, — радуется Наталья. — Он прокручивает в голове все события и говорит, что просто в шоке от того, что он делал, что с ним происходило. Говорит, это вообще не он был».
«Конечно, за три года психика у него оказалась разрушена, — вздыхает женщина. — Но сейчас он другой человек. Он сильный мальчик и обязательно со всем справится».
В конце января в Октябрьском районном суде Ростова началось рассмотрение дела в отношении врача-эндокринолога МОТБ-19 Лусине Григорян. Ее обвиняют в причинении смерти по неосторожности осужденному Дмитрию Бакшееву, который в 2020 году был пациентом тюремной больницы.
По версии следствия, Григорян якобы назначила Бакшееву, страдавшему сахарным диабетом и туберкулезом, неправильное лечение — из-за него уровень глюкозы в его крови сильно вырос, что привело к смерти. При этом изначально Бакшеев поступил в туберкулезно-легочное отделение МОТБ, а позже был переведен в психиатрическое.
Это уже третье уголовное дело, возбужденное за последнее время с связи с работой МОТБ-19.